Посещая подкопы, визирь направо-налево лупил плёткой работающих там:
— Скорей, скорей, шакалы!
Третьего августа, забравшись на стену, Ржевский увидел, что помощь уже близка, и радостно крикнул стоявшему недалеко Криницкому:
— Гляди, полковник, наши взяли Стрельникову гору!
Это были его последние слова — прилетевшая из турецкого лагеря граната разорвала воеводу. Он умер как истинный солдат — мгновенно. Криницкий, на глазах которого это случилось, онемел от ужаса, а уж по стене побежала страшная для Чигирина весть: «Ивана Иваныча убило!»
За месяцы его воеводства люди привыкли к нему, надеялись на его мудрое решение, нередко говоря искренне: «Мы за Иван Иванычем как за каменной стеной». И вот этой «стены» вдруг не стало, она исчезла. В смерть воеводы никак не хотелось верить. Женщины, заслыша страшную новость, плакали навзрыд, да и мужчины не стеснялись слёз: «Ах, Иван Иваныч, что ты наделал?»
И действительно, город был как бы обезглавлен, никто из полковников не пытался объявить себя воеводой, считая такое невозможным без государевой воли. А до государя было ох как далеко.
Удалось сообщить о случившемся Ромодановскому, была надежда, что он как князь если не сам примет воеводство, то кого-то назначит воеводой. Однако Григорий Григорьевич не решился на это, лишь высказал Чигиринскому посланцу сочувствие:
— Жаль, очень жаль терять таких людей.
— Что мне передать старшине?
— Передай моё сочувствие. И скажи, чтоб держались, мы постараемся разорвать турецкое кольцо вокруг города.
— А когда, князь?
— Надеюсь, в ближайшие два-три дня.
Но посланцу не удалось передать осаждённым обещание князя: возвращаясь в город, он попал в плен и едва избежал смерти.
А одиннадцатого августа один за одним грохнули взрывами три турецких подкопа, не только проломив стены и развалив ближайшие строения, но и поразив многих защитников — солдат и казаков. Начались пожары, беспрерывно палили турецкие пушки. Визирь, узнав о гибели русского воеводы, усилил нажим, а в образовавшиеся после взрывов проломы бросил янычар с коротким приказом: «Никого не щадить!»
Дома близ взрывов загорелись; осаждённые, видя пожар, кинулись на московский мост, но турки зажгли мост и он обрушился, похоронив в воде многих защитников, в том числе и полковника Криницкого, пытавшегося после гибели Ржевского возглавить оборону города.
Потеряв нижний город, оставшиеся в живых русские засели в верхнем городе, ранее хорошо укреплённом стараниями Ржевского. И не только отбивались, но и сами нападали на турок с отчаянной решимостью и злым напором. И даже дважды выбивали турок из города. Турки зажгли вначале нижний город, а потом и верхний. Ночью пришёл приказ князя и гетмана: «Зажечь всё, что только может гореть, или взорвать и выходить из города на наши обозы».
И Чигирин — легендарная ставка Богдана Хмельницкого — превратилась в огромный полыхающий костёр, который сразу стал никому не нужным. От огня бежали все — и турки, и русские.
Ночью же гетман с князем приняли решение идти назад к Днепру и уходить на свой левый берег.
— Вот Серко теперь порадуется! — сказал Самойлович.
— А отчего бы ему радоваться?
— Как же! Он советовал развалить и оставить Чигирин. Вот и вышло по его. Чигирин развалили, правда, турки.
— Ну и мы ж им помогли.
— Помогли оттого, что иного выхода не было. Только теперь турки на Киев могут нацелиться.
— Ныне вряд ли. Потери у них большие.
— Потери у них большие, но победа, выходит, за ними.
— Выходит, за ними, — согласился Ромодановский. — И нам с тобой, Иван Самойлович, как бы государь отставку не дал за эту конфузию.
— Да, наверно, — согласился гетман, хотя в свою отставку он не верил, знал, что нет ему пока на Украине замены. Нет. Дорошенко? Но он слишком долго союзничал с королём, и ханом не брезговал. Ну а о Серко и говорить нечего, да и стар он уже. Так что если грядёт отставка, то тебе, дорогой Григорий Григорьевич, тебе, князюшка.
Они отступали к Днепру, отбивая наскоки турок, и довольно успешно. На переправе турки их оставили в покое, а когда переправа закончилась, был послан разведчик в Чигирин, выяснить, что там поделывает Мустафа.
