— В патриаршей грамоте обязательно спроси от меня, что делать мне с этими, которые народ прельщают, какими карами их отлучать от затеянного?
— Но вы ж, Пётр Васильевич, засадили трёх в земляную тюрьму.
— Ну засадил. Не на век же. Рано или поздно выпущу. Так оттого, что они в яме посидят, они не исправятся, а того ярее станут. Ни кнут, ни яма не помогают.
— Всё, наверное, от боярыни Морозовой пошло, упёртость такая.
— Да, пожалуй, Феодосья Прокопьевна их-то, раскольников, изрядно ободрила. Уж её-то сам государь уговаривал, и хоть бы хны.
— Ну вот, Пётр Васильевич, если уж государь не смог образумить Феодосью Морозову, сказывают ещё и родственница она его, то где уж нам-то, окромя кнута и ямы нечем более вразумлять-то.
— Всё равно спроси патриарха, может, чего подскажет, а нет, так пусть местному клиру внушение сделает. И то хорошо. А то у них в церкви раскол, а за самосожжение с воеводы спрос: не углядел, не упредил. Они ведь, самосожженцы, почти все тяглые. Это какой убыток-то по сбору тяглого. Вот то-то.
Два дня Дума боярская слушала дела раскольные, сам патриарх Иоаким со своим клиром присутствовал. В передней, ожидая вызова в Думу, сидел станичный атаман с Дона Панкратьев. Раскольники, несколько утихомирясь в Москве (утихомирились ли?) разбегаясь на окраины державы, разносили «заразу Аввакумову»[41], как называл сие злосчастие патриарх.
Думный дьяк читал скаску атамана Михаилы Самарина из Черкасска:
— «Тому другой год пошёл, как пришёл на Дон и поселился в пустыне в лесу на крымской стороне чёрный поп да с ним два чернеца. Чернецы, поссорясь с попом и пришедши в Черкасск, донесли войску, что поп тот за великого государя Бога не молит и им не велит, из-за чего и повздорили. По этому извету я послал за попом, на дознании поп говорил поносные слова о патриархе и грозил скорым приходом антихриста. По войсковому праву поп тот был сожжён и теперь в той пустыне никто не живёт».
Дьяк кончил чтение, наступила недолгая пауза, прерванная стуком посоха патриарха.
— Правильно поступлено. Заразу Аввакумову огнём же и изводить надо, коли они на огонь других прельщают.
Возражать патриарху никто не стал, а дьяк взял другую бумагу, и тоже с Дона, от воеводы Волынского присланную, в которой сообщалось о пустыне Невской на речке Чиру, устроенной чёрным попом Новой, который новые книги хулит, за государя и патриарха Бога не молит. В конце воевода спрашивал, что делать с этой пустынью и обитателями её?
Окончив чтение, дьяк сообщил, что в передней дожидается станичный атаман с Дона Панкратьев. «Надо позвать его», — решили бояре.
Атаман вошёл, трижды низко поклонился государю, пожелав здравия от казаков Дона.
— Спасибо, атаман, — тихо молвил Фёдор Алексеевич, ещё не оправившийся после болезни.
— Вот воевода Волынский сообщает о Невской пустыни, атаман, — сказал патриарх. — Ты знаешь о ней?
— Знаю, святой отче.
— Давно она там?
— Да ещё с разинского воровства.
— Ничего себе. И вы всё это время терпите её?
— Да мы как-то не вникали, что это за пустынь. Монахи как монахи, все в клобуках.
— Сколько их там?
— Чернецов-то около двадцати, а бельцев человек с тридцать.
— Вы не вникали, а вот Волынский вник и всё донёс, — упрекнул патриарх атамана.
— Виноваты, святой отче, — повинился Панкратьев, — а токо за верой, по-моему, надлежит иереям смотреть. Нам ведь недосуг, и пахать, и сеять надо, и за татарами приглядывать.
— Ну что решать будем, господа бояре? — сказал Стрешнев, заметив государеву вялость и желая поторопить с решением, дабы увести царя в опочивальню.
— Что тут решать, — возвысил голос патриарх. — Слать на Дон государев указ: гнездо сие осиное разорить, а зачинщиков пустыни привезти в оковах в Москву для сыску.
Все взглянули в сторону государя, что он скажет.
— Пусть посему будет, — молвил негромко Фёдор Алексеевич.
— И ещё ж, надо что-то и в Сибирь ответить воеводе Шереметеву, — сказал патриарх Иоаким. — Он спрашивает, как поступать с зачинщиками, у него бесперечь самосжигаются, да с детьми вместе.
— Надо так, как в Черкасске изделали, — сказал Хованский. — Самого прельстителя на костёр. Раз хочешь гореть, то и гори один, что людей-то с панталыку сбивать.
