Федор Алексеевич - страница 60
Вольница выслушала царскую грамоту внимательно, не перебивая стряпчего. Но едва он кончил чтение, как тут же загорланили казаки, и в такой разнобой, что Перхуров не знал кого слушать.
— Сукон прислано мало-о! — орали одни. — По рукавке на брата досталось.
— Жалованье тоже мало! Год не платили и всего по рублю отвалили.
— Чем жить нам? Ну скажи, коли тебя государь прислал.
— Государь пришлёт ещё, — отвечал Перхуров, хотя мало верил в это, зная, что в казне денег нет. — Мне поручено было главное: узнать, куда Сечь клонится.
— Мы христиане, мы всегда наклонялись к великому государю. Но он плохо слышит нас. Донцов боле любит.
— Самойлович не пускает к нам хлеб. Нам что, у хана просить?
— Геть такого гетмана!
— Геть, геть, геть, — подхватило всё сборище, и вверх даже шапки полетели, что означало одобрение такого решения.
Стряпчий не знал, что делать, оглянулся на кошевого вопросительно, тот пожал плечами, мол, народ требует — не я.
И когда немного утихло, Перхуров сказал:
— Я передам ваши требования государю, хотя... — и прикусил язык, понимая, что объяснять что-либо обозлённой толпе бесполезно, тем более он-то знал, что Самойловича Москва никогда не уберёт, и не только потому, что он вполне устраивал царское правительство, но и потому, что на поводу черни великий государь никогда не пойдёт. Ибо кто бы ни был гетманом, милым для всех он никогда не станет.
Государь внимательно выслушал отчёт Перхурова о поездке, спросил:
— По нашим сведениям, турки вот-вот выступят на Украину. Как ты думаешь, Сечь будет встречать их боем?
— У них мало боевого припасу. Они кричали, что разбегутся по островам и там станут отсиживаться. И кроме того, у них есть пленные крымцы, они хотят продать их хану. По-моему, ныне Сечь не готова оказать сопротивление султану. Кроме того, они очень обижены на гетмана Самойловича.
— И что их мир не берёт, — вздохнул Фёдор Алексеевич. — Сколько раз уж просил Ивана Самойловича не раздражать Серко. Нет. Грызутся. Доносы друг на друга строчат, а мне всё читать. Ну спасибо за то, что съездил, Перхуров. Устал, поди?
— Устал, государь. Дорога не лёгкая, да и дальняя.
— Ну, отдыхай. Не забудь ныне по дворце на обеде быть.
— Спасибо, государь.
Перхуров ушёл. Фёдор Алексеевич посмотрел на бояр, сидевших по лавкам, спросил:
— Ну что будем делать?
— Надо к Самойловичу человека посылать. Надёжа на Серко плохая, — сказал князь Голицын. — Хорошо бы, если б гетман взял под себя Кодак, тогда б можно было турок на самом низу остановить, не пустить к Чигирину и Киеву.
— А кого бы послать можно было?
— Я видел в передней Александра Карандеева, государь, — сказал Апраксин. — Он человек воинский, подошёл бы для этого.
— Родион Матвеевич, — обратился государь к Стрешневу. — Позови Карандеева.
Карандеев, стройный, высокий молодой человек с чёрной как смоль бородкой, войдя, поклонился государю, сказал учтиво, но твёрдо:
— Я слушаю твой указ, великий государь.
— Мы тут решили, Полковник, послать тебя к гетману Самойловичу, повезёшь ему и всей его старшине от меня соболей и атласы на платье их жёнам. Скажешь, что шлю я это им за их верную службу. Далее, попроси гетмана, чтобы он помирился с Серко обязательно. Нельзя допустить, чтобы Сечь взяла сторону турок. И ещё скажи ему чтоб прислал он сюда жену Дорошенко, нехорошо семью разбивать. И чтоб оканчивал дело Рославца и Адамовича. Вот и всё. Надеюсь, запомнил?
— Запомнил, государь.
— Тогда, пожалуйста, повтори, что тебе велено.
— Отвезти царские подарки, заставить помириться с Серко, чтоб прислал жену Дорошенко и оканчивал дело Рославца с Адамовичем.
— Всё верно, Карандеев, но мирится с Серко не надо «заставлять», а скажи, что я прошу его помириться. Не заставляю, а прошу. Хорошо?
— Хорошо, государь. Я понял.
— Ступай с Богом. Да перед отъездом зайди к князю Голицыну, он тебе по военным делам укажет.
Когда Карандеев ушёл, Хованский, заёрзав на лавке, заметил:
— Фёдор Алексеевич, ты царь, повелевать должен, а ты какого-то гетмана просишь! Да цыкнул бы на него, да стукнул бы посохом: «Помирись!» Никуда бы он не делся.
