Никита обомлел, он в жизни не держал в руках таких денег. И тут после патриарха заговорил государь:
— Быть учителем царевича честь высокая, и учить его должен не простой человек, а посему жалую я тебя, Никита Зотов, дворянством, и отныне ты не подьячий, а думный дьяк, что позволяет тебе в думных делах участвовать.
— Государь! — Никита пал на колени. — За что мне столько милостей?
— За то, что доверено тебе будущее державы, Никита. Встань. И укрепись в высокой миссии своей. Начинай урок.
— Сейчас?
— Да, сейчас.
— Государь Пётр Алексеевич, изволь сесть вот сюда, — пригласил Никита царевича.
Пётр сел на стульчик, придвинул к себе азбуку. Никита сел на другой стульчик, объявил торжественно:
— Сегодня, государь, начнём мы учить русскую азбуку. Вот эта первая буква...
— Знаю, знаю, — закричал Пётр. — Это буква «аз», с неё начинаются слова «арбуз», «армяк», «Абрам», «алтын».
— В-верно, — промямлил Никита, не ожидавший от ученика такой прыти.
Сзади засмеялись патриарх с царём:
— Повезло тебе с учеником, Никита Моисеевич, — сказал царь, — поперёд науки скачет.
— Ну что ж. Не станем мешать, — молвил Иоаким. — Пусть продолжают с Богом.
Патриарх и царь ушли со всем своим сопровождением. Никита перевёл дух, вытер пот со лба.
— Ну и подвёл ты меня, государь Пётр Алексеевич.
— Как «подвёл»? — удивился мальчик.
— Я тебя учить: а ты: знаю, знаю.
— Ну, а раз я знаю.
— Ну ладно. Давай к следующей переходить.
— Давай.
— Вторая буква называется «буки». С неё начинаются слова «бабушка», «брюква».
— Стой, — закричал мальчик. — Теперь я буду: «башня», «баран», «бутылка», «балбес». И «буду» тоже с «буки» начинается.
— Верно. Молодец, Пётр Алексеевич.
— Ну а теперь давай в коняшки, Никита.
— Давай. Как это?
— Хы. Просто. Вставай вот так на четвереньки, ты — Коняшка, а я стану на тебе ездить.
Делать нечего, новоиспечённый дворянин и думный дьяк встал на четвереньки. Пётр деловито сунул в рот ему какой-то пояс.
— Это зачем, государь, — пытался возразить Никита.
— Это узда, не понимаешь, что ли? — И, вспрыгнув на спину «коню», закричал: — Н-но... ж-жявей!
И Никита запрыгал по комнате на четвереньках, Пётр ладонью нахлёстывал его по ляжке, орал восторженно:
— Ур-ра-а-а!
Никита употел, устал и наконец повалился на бок, стараясь не зашибить седока.
— Фу-у-у...
— Чего ты?
— Устал, государь.
— Ладно, отдохни. Поешь овса или сена.
Никита испугался, что царевич и вправду заставит жевать овёс или сено, но, оказалось, и овёс и сено, слава Богу, должны быть в воображении.
— Ты жуй, жуй, — учил Пётр учителя. — Неужели не видел, как кони жуют?
— Видел.
— Вот и жуй.
Никита стал старательно жевать «сено», царевич, поглаживал его по голове, подбадривал:
— Ешь, ешь, моя коняшка. А почему ты не ржёшь?
— Так я же жую.
— Всё равно, пожуй да поржи, поржёшь — на пожуй. Ну! Ты же конь.
— Но как?
— Как, как? Иго-го-го-го-о-о!
— Иго-го-го-о-о, — заржал дворянин Никита Зотов.
За сим занятием и застал их слуга, принёсший ворох одежды.
— Вот государыня Наталья Кирилловна прислала учителю переодеться.
Всё было новое — порты, сорочки и кафтан, изузоренный золотыми галунами, и даже нижнее бельё столь чистое, что Никита колебался: надевать или нет.
— Надевай, чего там, — решительно приказал Пётр.
Пришлось учителю раздеться догола и обрядиться во всё новое и свежее. Заглянув в зеркало, не узнал Никита себя, важнючий боярин смотрел на него из зеркала.
— Ну что ж, — сказал значительно Никита, оправляя кафтан. — Вернёмся к нашей азбуке.
— Вернёмся! — вскричал царевич и с готовностью уселся за стол. — Чтоб ныне ж все буквы пройти.
— Нет, Пётр Лексеич, сейчас мы займёмся написанием тех букв, которые узнали. Бери перо. Не так. Возьми вот так. Зажми в щепоти. Вот, молодец. Умакни в чернила. И пиши вот такую закорючку.
— Это что, буква?
— Нет. Это ножка от буквы «аз». Вот её научимся писать, тогда и дальше пойдём.
Мальчик, умакнув перо, склонился над бумагой, стараясь повторить ту фигуру, которую подписал на листе вверху учитель. От усердия он высунул кончик языка, и Никита, наблюдавший его со стороны, радовался: старательный отрок, на лету будет схватывать.
