— «Великое наше народное несчастье — это неумеренность во власти, не умеют наши люди ни в чём меры держать, не могут средним путём ходить, но все по окраинам и пропастям блуждают. То у нас правительство вконец распущено, господствует своеволие, безнарядье, то уж чересчур твёрдо, строго и свирепо. Во всём свете нет такого безнарядного и распутного государства, как Польша, и нет такого крутого правительства, как в России...»
Под монотонное чтение сына задрёмывает Артамон Сергеевич. Казалось, и недолго дремал, очнулся, а Андрей всё бубнит, склонившись над книгой:
— «...В России полное самодержавие, повелением царским можно всё исправить и завести всё полезное. Таким образом, преобразование должно идти сверху, от самодержавной власти, русские сами не захотят добра сделать, если не будут принуждены к тому силой. Для поднятия торговли государь должен запретить иметь лавку с товарами тому купцу, который не знает грамоте и цифири. Для введения и процветания ремёсел нужен особый Приказ, который бы их ведал исключительно, нужно перевести на русский язык сочинения о ремёслах, перевести книги о земледелиях, нужно вызвать отличных ремесленников из-за границы, с правом свободного возвращения домой, но не прежде, как выучат русских молодых людей своему ремеслу. Надобно промышлять, чтоб из чужих стран привозился в Россию сырой материал и чтоб наши ремесленники его обрабатывали, и заповедать накрепко, под страхом казни, вывозить за границу сырьё...»
— Стой, Андрюша, ну-ка подумай и скажи, почему Крыжанич не советует вывозить за границу сырьё?
— Ну как, батюшка, сырьё же намного дешевле, чем предмет, из него изготовленный.
— Верно. Умница ты у меня. А ныне что у нас творится-то: лес, пеньку, железо туда за полушку отдаём, а они нам, наделав из этого нужных предметов — мебели там, ружей, полотна — из нашего-то, нам же уже за руль отдают, а то и за золото. Неужто у нас своих мастеров не найдётся? А? Мотай это себе на ус, сынок, помяни моё слово, тебе доведётся при Петре Алексеевиче служить, чтоб ты знал, где польза державы нашей лежит. Слышишь?
— Слышу, батюшка.
Нет, не давал ни себе, ни сыну покоя Артамон Сергеевич, твёрдо веря, что не только сын, но и он ещё сумеет послужить отчине. Обязательно ещё послужит.
Посвящал сына Артамон Сергеевич и в тонкости дипломатии, где в последние годы своей службы был едва ли не первым человеком в государстве — начальником Посольского приказа. О каждом государстве, соприкасавшемся с Россией, рассказывал Артамон Сергеевич самым подробнейшим образом, по памяти чертил чертежи сопредельного с Русью государства, углублялся в далёкую историю его и во взаимоотношения с Русью. Историю России, насколько помнил, рассказывал от самого Рюрика и Святослава. Долгими тёмными ночами под завывание пурги усваивал эти знания Андрей, прижимаясь к тёплому боку отца, греясь от него, набираясь ума и мужества и проникаясь его верой, что всё это скоро, очень скоро сгодится ему.
Среди зимы явился в Мезень капитан Лишуков, сперва зашёл к местному начальству сказать ему свои полномочия и показать царскую грамоту. Затем пришёл в избушку Матвеева. Пригнувшись в низеньких дверях, вошёл, поздоровался, спросил:
— Ты ли есть Матвеев Артамон Сергеевич?
— Я — Матвеев, — насторожился ссыльный. — А кто есть ты?
— Я капитан Лишуков, послан великим государем скорым гонцом к тебе объявить от его имени и имени царицы, что с тебя сняты все вины и тебе возвращено боярство. Вот, всё сказано в грамоте. Читай.
Вскочил с лавки Артамон Сергеевич, засуетился, залепетал голосом, прерывающимся от слёз подступающих:
— С-садись, капитан... Я счас... Андрюша, сынок, мне что-то очи застит... Читай ты.
Андрей взял грамоту, развернул, расправил на столе, придвинул жирничок с огоньком ближе, начал читать:
— «Великий государь Фёдор Алексеевич Великой, Малой и Белой Руси самодержец велел объявить вам, Артамону Матвееву и сыну Андрею, что царское величество, рассмотря вашу невинность и бывшее на вас ложное оклеветание и милосердуя о вас, указал вас из-за пристава освободить, московский ваш двор, подмосковные и другие вотчины и пожитки, оставшиеся за раздачею и продажею, возвратить. Сверх того жалует вам государь новую вотчину в Суздальском уезде — село Верхний Ландех с деревнями, восемьсот дворов крестьянских, и указал отпустить из Мезени в город Л ух, где ждать вам нового указу».
