Глава 46
УТВЕРЖДЁННАЯ ГРАМОТА
Думный дьяк Прокофий Богданович Возницын прибыл в Стамбул с поручением великого государя взять утверждённую султаном грамоту о перемирии. Перед отъездом из Москвы он долго и обстоятельно беседовал с Тяпкиным, который пересказал ему, что было опущено в ханской шертной грамоте и должно быть восстановлено в султанской.
Чести видеть султана Возницына не удостоили, его принял визирь. Удостоверившись в полномочиях царского посланца, визирь вручил ему торжественно грамоту.
— Отныне объявляется мир между моим султаном и твоим государем, — сказал визирь.
— Я должен прочесть грамоту, — сказал Возницын. — Может, она не годна нам.
— Читай, — согласился визирь.
Прокофий Богданович прочёл и положил грамоту на стол.
— В чём дело? — нахмурился визирь.
— В грамоте отсутствует статья о Запорожье, я должен настаивать о включении её в грамоту.
— Ты в своём уме, дьяк, она уже подписана султаном.
— Но хан Мурад-Гирей обещал, что в утверждённой грамоте Запорожье будет оставлено за нами.
— Мало ли что обещал хан. Всё решает султан. Он так решил и подписал, и больше никаких дополнений и исправлений в грамоте быть не может. Султан не подьячий, чтоб десять раз переписывать грамоту.
— Но она может быть не годна моему государю.
— А это уже не наше дело. Вы в своё время похитили гетмана Дорошенко, теперь вам подавай Запорожье.
— Насколько мне известно, Дорошенко никто не похищал. Он сам приехал на честь к государю.
— И государь его почествовал Сибирью, — усмехнулся визирь.
— Зачем же ты утверждаешь то, чего не знаешь, визирь? Ведь ты государственный человек, правая рука султана, а пользуешься слухами, ложными слухами.
— Ну и куда же, если не в Сибирь сослали гетмана Дорошенко?
— Он послан воеводой в Вологду.
— Ха-ха-ха, — засмеялся визирь. — Ему б было гораздо приятней быть гетманом на Украине. Я убеждён, что туда отправили его силой. Так ты берёшь грамоту или нет? — спросил визирь, хмуря недобро брови.
Возницын был молод, и, впервые оказавшись в столь сложном положении, когда надо решать наиважнейший вопрос, он не знал, что делать. Тяпкин, да и Голицын настаивали на включении статьи о Запорожье в грамоту, турки не включили эту статью и, судя по всему, не включат. Что делать? Брать? Не брать? С кем посоветоваться? И тут Возницын вспомнил о Поросукове, который, будучи в таком же затруднении, советовался с патриархом.
— Хорошо, — сказал Возницын, — я должен подумать. Дело это серьёзное.
— Сколько намерен думать? Неделю? Месяц?
— Завтра скажу уже, — отвечал Возницын, неожиданно испугавшись столь долгих сроков, названных визирем.
— Ну что ж, завтра жду тебя об это же время. Но учти, султан переписывать грамоту не позволит.
Царьградский патриарх встретил царского посланца ласково, благословив, пригласил в свою трапезную, где представил его ещё двум патриархам — александрийскому и иерусалимскому, приехавшим в это время в Стамбул.
— Вон нас скоко, — сказал патриарх, — неужто не сыщем доброго совета.
За нежирной трапезой, состоявшей из рыбы, гречневой каши и фруктов, патриарх спрашивал:
— Как там здоровье великого государя?
— Слава Богу, — отвечал Возницын, — государь здрав и государыня тоже.
— Мы каждодневно молимся за него. И его неудачи бьют и нас в самое сердце. Поганые-то, почитай, всё Правобережье подмяли под себя. Теперь, того гляди, Киева взалкают. Тяжело ему, Фёдору Алексеевичу, ох тяжело. Не надо бы Киев-то уступать. Ох не надо. Ведь то первый первопрестольный град Руси. Первокрещённый.
— Киев государь откупил у поляков.
— Во дожили, — взглянул патриарх на своих коллег: александрийского и иерусалимского. — За свой город платим чужому дяде. Каково?
