Расстелили у самого очага шкурку пыжика (оленёнка) мездрой вверх, отобрали хорошую, с белой мездрой, разожгли очаг и несколько плошек, чтоб Тобуру светлее было. Тобур лёг на живот, умакнул писало в чёрный жир, начал писать. В чуме все притихли, заворожённо смотрели на руку Тобура, выводившую мудреные закорючки. Никто не решался заговорить, даже Зелемей молчал, знал, что разговором можно испортить грамоту. Тобур писал: «Великий государь, бьют челом тебе люди ясачные. Ясачный сборщик Бибик плохим человеком стал, отрезает без вины уши и носы. Пришли нам, великий государь, другого сборщика, доброго, не злого, а Бибика забери».
Тобур кончил писать, в чуме облегчённо вздохнули, словно они тоже все писали.
— Всё, — сказал Тобур. — Надо высушить, да осторожно, чтоб не размазать.
— А то, что ты написал, можешь прочитать? — спросил Омолон.
— Конечно, это же я писал.
— Прочитай.
Тобор прочитал, и всем грамота понравилась. Только Омолон обиделся:
— Почему не написал, что ухо Омолону Бибик отрезал?
— Верно, — сказал Кулантай. — Надо было и меня к носу пристегнуть.
Что делать, хотелось Омолону с Кулантаем, чтоб великий государь узнал о них. Но что возьмёшь теперь с Тобура, грамота написана.
— Если б я стал вас в грамоту вписывать, — сказал Тобур, — то не хватило бы места другим нужным словам.
Но всех успокоил старый Уйбан:
— Зачем ссоритесь? Если великий государь прочитает грамоту, он может спросить, а кому нос, а кому ухо отрезали? Вот тогда и напишите.
И все решили, что старый Уйбан правильно говорит мудро говорит: спросит государь, вот тогда и напишем.
Зелемей велел узнать, кто должен пыжиков везти к сборщику, кто давно не сдавал их? Давно не возил Ытык. Призвали Ытыка, сделали ему связку пыжиков, сказали, что в связке грамота тайная государю, не вздумай развязывать, вези. Привёз Ытык пыжиков Бибику. Сдал. Не удержался, спросил:
— А верно, Бибик, что ты всю пушнину государю отправляешь?
— А тебе какое дело, харя?
— Да так. Интересно, однако. Вот я пыжика глажу, и вдруг великий государь его гладить будет.
Воротился Ытык на стойбище, сказал:
— Всё! Грамота пойдёт к государю.
Однако любопытство тунгуса насторожило Бибикова «К чему эта харя государем заинтересовался? А?» Бибиков развязал связку пыжиков, заодно решив, которые получше, Себе отобрать на шапку. И наскочил на грамоту.
— Ах вы, поганцы, — возмутился Данила, — кого обхитрить хотели! Кто ж это писал из них? Какой это грамотей сыскался?
Спросил приказного, не знает ли он грамотного среди тунгусов.
— А чёрт их знает. По-моему, они все неграмотные. Зачем им грамота?
«Знаем зачем», — подумал Данила, но не сказал собутыльнику, решив сам сыскать грамотея.
Явился к нему как-то охотник с соболями, Бибиков принял ясак, слова худого не сказал, похвалил, наоборот:
— Хороших соболей добыл Ураст. Молодец!
Дал ему ружейного запасу и даже предложил кружку «бешеной воды». Какой же дурак от этого откажется.
— Спасибо, Бибик, — сказал Ураст и выпил «бешеную воду». Опьянел сразу, смотрел благодарно на Данилу, дивился в душе: «Оказывается, неплохой человек Бибик, совсем неплохой, однако».
— Скажи, Ураст, ты разумеешь грамоту? — спросил Бибиков. — Писать умеешь?
— Нет, Бибик. Я только стреляй умею.
— Ну а кто-нибудь из ваших умеет? Неужто все неграмотные.
— Из наших? — задумался Ураст. — Из наших только Тобур может.
— Где ж он научился?
— А ещё в Якутске, мальчишкой был, служил у начальника большого. Там выучился.
— Ты смотри какой молодец!
— Да, Тобур хороший молодец.
— А где он сейчас?
— Его чум за Лысой горой. Там.
К чуму Тобура большой гость пожаловал, вечером приехал на лошади сам ясачный сборщик Бибиков. Большая честь Тобуру. Но гость в чум не стал заходить.
— Потом, потом, покушаем. Пойдём, поговорим. Пусть жена пока мясо жарит.
— Жарь больше мяса, — велел Тобур жене. — Вернёмся, чтоб было готово.
Ушёл муж с гостем, жена развела жаркий огонь в чуме, много мяса жарила. Детей покормила, спать уложила. А мужа с гостем всё нет и нет. Жена у Тобура терпеливая, ждёт-пождёт. Глаза уж слипаться начали, огонь уже угасать стал. А их всё нет. Не заметила женщина, как уснула у очага.
