И войсковой писарь Быхоцкий, стоявший перед ним, увидел, сколь искренне опечален государь вестью о смерти кошевого Серко.
«Господи, знал бы ты, государь, об этом Серко, сколь наплёл он тебе во вред паутины», — подумал Быхоцкий, но говорить не стал, памятуя, что о покойном плохо говорить не принято.
— Очень даровитый был Иван Дмитриевич, — вздохнул государь. Очень.
«Даровитый на пакости тебе»
— И кого же избрали в кошевые?
— В кошевые, великий государь, выбран на Раде есаул Иван Стягайло.
— Что он за человек?
— То добрый казак, государь, не в пример иным прочим, предан твоей милости.
Войсковой писарь был доволен, что лягнул-таки покойного, не упоминая имени его, ввернув в ответ «иных прочих». Но государь словно и не понял намёка, продолжал сожалеть об умершем:
— Жалеть усопшего лепш всего, заботясь о его семье осиротевшей. Кто остался у Ивана Дмитриевича?
— Жена, великий государь. И сын.
— Обязательно жене надо назначить содержание. — Государь взглянул на Лихачёва. — Михаил Тимофеевич, озаботься этим. А сын у него в каком возрасте?
— Сын много старше тебя, государь. И он уж пристроен. — Быхоцкий не мог скрыть удовлетворения оттого, что спрошен о сыне кошевого.
«Теперь-то через Петруху узнает государь Серковы козни. Догадается».
— ...Сын Серко Петро хорошо пристроен, государь. Он при короле польском обретается в сотниках.
— Ну и слава Богу, что в возрасте, — сказал Фёдор Алексеевич спокойно, не удивившись, не возмутившись сыном Серко.
Это несколько обескуражило войскового писаря, рассчитывавшего, что государь разгневается на Серко, на его плутни. И тогда решил рассказать он об Апостольце.
— Незадолго до смерти Серко приезжал к нему королевский посланец Апостолец, государь, и как нам известно стало, вёл с ним тайные переговоры супротивные твоему царскому величеству.
— В чём эта супротивность была?
— В том, что Апостолец и старшине говорил, что приехал узнать, в чём, мол, Сечь нуждается, чтобы король мог помощь прислать. А за помощь Сечи с неё обычно плату кровью требуют.
— Как, как ты сказал? — оживился вдруг царь. — За помощь — плата кровью. Так?
— Так, государь, — смутился Быхоцкий. — А что?
— Да ничего, ничего. Я так! — Государь оборотился к Голицыну. — Василий Васильевич, опять мы про Сечь забываем. Они наши полуденные земли стерегут и кровь проливают. А мы? — Обернулся к Быхоцкому — Помимо денег в чём нужда у вас?
— Пооборвались, государь, сукнеца бы нам, да и пороху со свинцом не мешало бы.
— Василий Васильевич, вели снарядить подводы с этими припасами, пороху со свинцом пудов с полсотни. Пудов полста достанет вам пока?
— Достанет, государь, — обрадовался Быхоцкий, что не зря в Москву приволокся.
— Денег пятьсот золотых послать надо. Направь человека надёжного и с охраной. Такие, подводы с сукном да порохом для разбойников куски лакомые.
— Хорошо, государь. Я пошлю Бердяева.
— Всем старшинам — кошевому, писарю, судье, есаулам отдельные подарки пошли, соболей, паволоки, чтоб без обиды. Пусть Бердяев едет через Батурин и всё гетману обскажет, может, Иван Самойлович ещё и своего человека пристегнёт. Теперь ему, слава Богу, не за что серчать на Сечь станет. Пусть со Стягайло дружбу налаживает. Я сам напишу ему об этом.
Поспрошав войскового писаря ещё о том о сём, государь, наградив, отпустил его, предложив возвращаться в Сечь с оказией Бердяева.
— Василий Васильевич, был я на Велик день в тюрьмах с милостыней, — заговорил с горечью Фёдор Алексеевич, — сколько слёз и жалоб наслушался, что ночами спать не мог.
— Государь, воров да татей слушать — так все ангелы вроде.
— Так никто из них не оправдывается, князь, нет. Все жалились на долгое разбирательство, сидят по приказным избам и тюрьмам долгими месяцами, а то и годами. А ведь у иных и вина с гулькин нос, и почти наверняка есть среди них невинные вовсе.
— Ну что прикажешь делать, Фёдор Алексеевич, на Руси так завсегда было.
— Искоренять надо, Василий Васильевич, искоренять такие правила. Пиши, — государь оборотился к подьячему «Разослать во все города государевы грамоты с указом, чтобы в приказных избах и тюрьмах колодников ни в каких делах много дней не держать, решали бы их дела немедленно. Виновных наказывали, невинных бы отпускали. За волокиту в разборе дел виноватых сечь кнутом нещадно, а при повторном волокитстве ссылать в Сибирь». Написал? — спросил подьячего.
