Явился в Милославскому на доклад.
— Ну где грамота? — спросил Иван Михайлович.
— Не дал Никон. На словах простил, а письменно не дал.
— Эх ты, Федя-я, а хвалился, что десять привезёшь.
— Кабы знал, что он упёртый такой, — вздохнул виновато Лопухин. — Да и примета худа мне пред тем случилась.
— Что за примета?
— Да споткнулся на Красном крыльце, все ступени боком пересчитал.
— Примета сия худом и Никону обернётся, — нахмурился Милославский. — Зашлём его ещё подале да потеснее. А то пристав при нём Шайсунов пишет, что зажировал он в Ферапонтовом, всех под себя пригнул.
Не забыли Матвееву Милославские его попытку посадить на престол Петра мимо старшего брата. Не забыли. Едва Фёдору получшало и он уже без посторонней помощи поднимался на престол, хотя по-прежнему ни державу, ни скипетр не хотел в руки брать, тяжелы они были для слабых рук его, тут ему начали в уши дуть:
— Экий твой батюшка, государь, Алексей Михайлович здоровущий был, а в одночасье раз и занедужил и, не болея, помре.
— Да, — соглашался Фёдор, — я тоже думал, ему износу не будет.
— А не задумывался ли ты, государь, отчего сие могло приключиться? — спрашивал Милославский тоном, показывающим, что уж он-то знает отчего.
— А ты думаешь, Иван Михайлович, была причина?
— Ха! Ещё какая! Аптека-то царская у кого в руках?
— У Артамона Сергеевича.
— Верно. У Матвеева. Он же с лекаришком там всякие зелья варил. Вот и смекай, государь, какое зелье этот Матвеев мог поднести Алексею Михайловичу.
— Да ну уж, что ты так, Иван Михайлович, на него?
— Как что? Он же и смерть государя хотел утаить, и бояр всех взбулгачил за Петра кричать. Это хорошо, Алексей Михайлович в слове последнем патриарху указал на тебя. А то б что было?
— Ну, это, может, совпадение, — усомнился царь.
— Совпадение? А отчего твой старший брат Алексей Алексеевич[15] помер? Кто теперь узнает? А какой умница-то был. В двенадцать лет владел латынью, сочинял стихи. Его в тринадцать лет прочили на польский трон. Какую речь на латинском он произнёс перед польскими посланцами, как они ему хлопали, видя в нём уже не отрока, а зрелого мужа. И вот в январе семидесятого он скончался. Внезапно, неожиданно. Может, скажешь, и это совпадение? А ты, Фёдор, отчего болезнен такой? А?
— Я от роду такой.
— От роду ли? А може, от тех зелий, которыми тебя потчует Матвеев с лекаришкой. А? Вот то-то, государь.
Умел Иван Михайлович убеждать царственного племянника, умел. И когда в Думе предложили освободить Матвеева от должности начальника царской аптеки, царь согласился.
Но Милославский этим не довольствовался. Он был убеждён, что воеводой в Астрахань царь Алексей послал его когда-то по подсказке Матвеева. Это было равносильно ссылке. Иван Михайлович едва не помер там от болезни живота. Разве это можно простить Матвееву? Рьяного союзника в травле Матвеева Милославский нашёл в лице дворецкого Богдана Хитрово. Тот тоже ненавидел Матвеева: именно Матвеев доложил государю Алексею, что Хитрово, управляя Приказом большого дворца со своим племянником Александром Хитрово «...из всех Сытного, Кормового и Хлебного дворцов премножественным похищением всяких дворцовых обиходов явственно и бесстыдно по вся дни корыстовалися, великими посулами с дворцовых подрядчиков богатили себя».
И если б не внезапная смерть государя, ещё неизвестно, чем кончилось бы это дело для Хитрово. Однако царь умер, донос, соромивший дворецкого, был выкраден. Теперь подоспело время мести доносчику.
После изгнания Матвеева из царской аптеки надо было извергнуть его из Посольского приказа, который он возглавлял. Недруги искали повод, и он вскоре нашёлся. В Думу пришла жалоба от датского резидента Гея, отъезжавшего на родину: «Управитель Посольского приказа окольничий Матфеев браль на пятьсот рублей рейнские вина у меня, якобы поставленное им ко двору. И на мой требований прислали из Посольского приказа фальшивый контракт. Пусть Матфеев воротит мне эти деньги».
— Хэ-хэ, — потирал радостно руки Хитрово. — Испёкся наш Артамошка.
