Жалобу прочли царю, тот сказал:
— Пусть уплатит всё сполна тому Гею, дабы не ронять лицо государства перед иностранцами.
Однако Дума, подогретая Милославским и Хитрово, подняла шум.
— Как так? Человек, опозоривший перед всем миром державу, стоит во главе Посольского приказа.
— Гнать такого, — кричал Волынский.
— В ссылку его, — подпевал Хованский-Тараруй.
А тут подоспела из Польши от русского резидента Тяпкина слезница, которую думный дьяк Иванов подсунул Стрешневу для прочтения государю.
— «В Краков на коронацию мне нечем подняться, — читал Стрешнев жалобу-грамоту Тяпкина, писанную им для начальника Посольского приказа, но никак не для государя. — Занять не добуду без заклада, а заложить нечего, одна была ферезеишка соболья под золотом и та ныне в Варшаве пропадает в закладе, потому что выкупить нечем. Поневоле не поеду на коронацию, ежели денег на подъём не добуду. Лошадь одна и была, на которой волочился на двор королевский и к панству, и та теперь пала. Выбресть не на чем в люди, придётся и самому так же издохнуть от скудости. Не такие тут порядки, что в государстве Московском, где, как пресветлое солнце в небеси, единый монарх и государь по вселенной просвещается и своим государским повелением, яко солнечными лучами, всюду един сияет: единого слушаем, единого боимся, един даёт и отнимает по данной ему, государю, свыше благодати. А здесь что жбан, то и пан, не боятся и самого Создателя, не только избранного государя своего, никак не узнаешь, где у кого добиться решения дела, все господа польские на лакомствах души свои завесили».
Стрешнев кончил чтение, государь спросил:
— Отчего наш посол в Польше в такой скудости пребывает?
— А это, государь, с Посольского приказа спрос, — сказал Хитрово.
— Вот сором-то державе нашей, — поддакнул Милославский. — Дума уж приговорила, государь, тебе лишь указать осталось.
— Что-то ты, Иван Михайлович, навыворот всё поворачиваешь. Сначала я указать должен, а уж посля Думе приговаривать.
— Ну, укажи, Фёдор Алексеевич, чего ж медлишь. Укажи, а в Думе приговор уж готов.
— А каков приговор-то?
— Ссылка.
Фёдор задумался, потом спросил не очень решительно:
— А не строго ли это? Может, уволить от Приказа, и довольно.
— Не строго, государь. Он вон нас и перед Данией, и перед Польшей осрамил.
— Нет, не могу я ему ссылку указать. Всё-таки его отец жаловал. Не могу я его всего лишать. Перед памятью отца не могу.
— Но, государь, вся Дума просит.
Царь хоть и юн был, и здоровьем слаб, но не захотел в ссылку отправлять Артамона Сергеевича. Тогда Милославский, вспомнив свой горький опыт, предложил:
— Хорошо, Фёдор Алексеевич, давай тогда отправим его воеводой куда подале.
— Ну вот воеводой — это можно, — обрадовался царь. — А то ссылка. Он ведь не враг мне. А куда воеводой-то?
— В Верхотурье хотя бы.
— А где это? Покажите чертёж.
Принесли чертёж Русской земли, показали Фёдору.
— Так это ж аж за Уралом?
— Да, это за Уральским камнем, государь.
— А нельзя ли ближе? Не хотелось бы обижать.
— Везде уж есть воеводы, государь. На живое место не пошлёшь.
—Это верно.
И уж на следующий день едва Матвеев появился в передней, как от царя вышел Стрешнев с указом в руках и объявил ему:
— Указал великий государь, быть тебе, Артамон Матвеев, на служении воеводой в Верхотурье. И отъезжать туда со всем поспешанием.
Матвеев поклонился указу и сказал:
— Передай государю, Родион Матвеевич, что я служил верой и правдой отцу его, Алексею Михайловичу, и ему послужу ещё, в любом качестве и на любом указанном им месте.
Хорошо понимал Артамон Сергеевич, от кого всё исходит, за что мстят ему и что отрок-государь тут вовсе ни при чём. И был отчасти даже доволен, что уедет подальше от этого осиного гнезда. Он был уверен, что едет ненадолго, что может так случиться, что воротят его даже с дорога. Потому как, имея неплохие познания в медицине, знал, что Фёдор не жилец, что здоровье у него ещё хуже, чем было у старшего брата Алексея. А когда (Господи, прости ему мысли грешные) Фёдор уйдёт из жизни, то престол наследует Пётр, а по малолетству его правительницей станет Наталья Кирилловна, и уж она-то первое, что сделает на троне, — воротит Артамона Сергеевича в столицу, ибо из всего притронного окружения доверяет только ему, своему воспитателю. Ведь именно его стараниями она стала женой Алексея Михайловича, царицей стала.
