— Даже в том случае, если я захочу, чтобы ты отправился в земли, куда ведет отнюдь не легкий путь?
— Самое трудное для меня — не видеть вас каждое утро.
— Пусть твой путь окажется недолог. Я вручу тебе письмо, ты спрячешь его ближе к сердцу. Ты отправишься к губернатору острова и передашь ему то, что я тебе скажу. Он снарядит тебя в путь и избавит от любых невзгод.
Ты двинешься в путь вместе с караваном, никто не узнает, что спрятано на твоей груди. Ты прибудешь к губернатору Нубии и отдашь это послание ему прямо в руки. Затем вернешься ко мне.
Бенамуна охватил новый прилив радости, умноженной чувствами достоинства и гордости. Ее рука оказалась рядом с ним, он прильнул к ней устами и страстно поцеловал. Радопис заметила, сколь неистово трепетал юноша, когда его губы коснулись ее руки.
Когда Радопис возвращалась в свои покои, на нее снова обрушилась печаль, и она спросила себя: «Разве не великодушнее было бы позволить его повелителю самому выбрать гонца, нежели играть чувствами этого мальчика?» Тем не менее Бенамун испытывал счастье. Источником счастья для него стали ее лживые слова. Действительно, он пребывал в состоянии, которому позавидовали бы самые счастливые люди. Ей нечего печалиться до тех пор, пока юноша не узнает правды, то есть до тех пор, пока ей не надоест прибегать ко лжи.
В тот же вечер явился фараон, размахивая письмом, его лик излучал удовлетворение. Взглянув на него с любопытством, Радопис думала о том, приведет ли ее затея к успеху и потекут ли события так, как ей хотелось. Фараон развернул письмо и прочитал его, радостно сверкая глазами. Оно предназначалось принцу Канеферу, губернатору Нубии, и было написано рукой его кузена, фараона Египта. В письме он поведал о возникших трудностях и намерении собрать огромную армию, не вызывая подозрений или опасений духовенства. Он просил принца найти заслуживающего доверия посланника, отправить с ним в Египет письмо с призывом немедленно оказать помощь в защите границ южных провинций и подавить якобы вспыхнувшее там восстание, пламя которого разожгли племена Маасаи, вторгшись в города и деревни.
Радопис снова сложила письмо и сказала:
— Гонец уже ждет.
Фараон улыбнулся:
— Письмо готово.
Она на мгновение задумалась, затем спросила:
— Интересно, как они отнесутся к ответу Канеферу?
— Это взволнует сердца всех до глубины души, — уверенно произнес фараон. — Ответ принца всколыхнет сердца самих жрецов, а губернаторы объявят по всей стране о призыве, и очень скоро войско, от коего зависит осуществление наших надежд, придет нам на помощь, полностью собранное и снаряженное.
Радопис была в восторге и нетерпеливо спросила его:
— Нам придется долго ждать?
— Пока гонец совершит путь туда и обратно, пройдет целый месяц.
Радопис задумалась, посчитала на пальцах, затем сказала:
— Если твой расчет верен, то возвращение гонца совпадет с праздником Нила.
Фараон рассмеялся:
— Радопис, это хороший знак, ибо во время праздника Нила исполнится годовщина нашей любви. Как раз прекрасный случай для того, чтобы одержать победу и обрести уверенность.
Радопис тоже исполнилась оптимизма, искренне веря в успех грядущего дня, который она считала подлинным днем рождения своего счастья и любви. Она не сомневалась, что возвращение гонца в тот день станет не только совпадением, а делом умелых рук богини, которая благословляет их любовь и с сочувствием относится к ее надеждам.
Фараон смотрел на нее с удивлением и восхищением, он поцеловал ее в лоб и сказал:
— Твоей голове цены нет. На Софхатепа она производит большое впечатление, он, разумеется, не меньше впечатлен твоей блестящей идеей. Первый министр с восторгом сказал мне, что ты нашла простое решение сложной проблемы. Оно появилось, словно красивый цветок на искривленном стебельке или на узловатых и сучковатых ветвях.
Радопис надеялась, что он сохранит этот план в тайне и никому не расскажет о нем, даже верному первому министру Софхатепу.
— Первому министру известен наш секрет? — спросила она.
— Да, — искренне ответил он. — Софхатеп и Таху столь же близки мне, что мое сердце и душа. Я ничего не скрываю от них.
