— Сегодня я имею право испытывать гнев и боль, — заявил фараон.
Оба советника поняли, о чем он ведет речь, и в их ушах снова отдался смелый и дерзкий выкрик. Софхатеп поднял руки, выражая беспокойство и сострадание, и заговорил с дрожью в голосе:
— Мой властелин, не позволяй тревоге и гневу взять верх над собой.
— Моему властелину не пристало испытывать боль, — твердо заявил Таху, — пока в этом царстве ни один меч не лежит в ножнах без дела и найдутся те, кто с радостью отдадут свои жизни ради него. Воистину эти жрецы, несмотря на свои знания и опыт, теряют чувство здравого смысла. Они действуют безрассудно и навлекают на себя удар, которого им не удастся избежать.
Фараон опустил голову и взглянул на землю под своими ногами.
— Мне хотелось бы узнать, — сказал он, — осмелился ли кто-либо встретить моих предков или праотцев выкриком, каким меня приветствовали сегодня. А я ведь взошел на трон считаные месяцы назад.
В глазах Таху мелькнул зловещий огонь.
— Надобна сила, мой повелитель, — убежденно заявил он. — Сила. Твои священные праотцы были могущественны. Они воплощали свою волю с решимостью, равной несокрушимости гор, и мечом, столь же беспощадным, что и судьба. Мой повелитель, будь таким же, как они. Не медли и не пытайся убедить их разумом и доводами. Когда нанесешь удар, рази их со всей мощью и не выказывай жалости. Заставь этого выскочку забыть о том, кто он таков, и лиши его малейшей надежды, оставшейся в его сердце.
Мудрый Софхатеп остался недоволен словами, которые только что услышал. Он не доверял рвению человека, произнесшему их, и опасался за последствия.
— Мой повелитель, — заговорил он, — жрецы опутали все царство, словно кровеносные сосуды тело. Среди них — чиновники и судьи, писцы и преподаватели. Их власть над людьми освящена божественной волей с древних времен. У нас нет иных боевых сил, кроме стражи фараона и стражей Билака. Применение силы может привести к нежелательным последствиям.
Таху полагался лишь на силу.
— Мудрый советник, что же нам делать в таком случае? — спросил он. — Сложить руки и ждать, когда враг обрушится на нас, после чего мы станем в его глазах достойными презрения?
— Жрецы — не враги фараона. Упаси бог, чтобы у фараона нашлись враги среди собственного народа. Жречество является надежным и заслуживающим доверия институтом. Мы можем обвинить жрецов лишь в том, что у них больше привилегий, чем диктуется необходимостью. Клянусь, никогда не было такого дня, чтобы я жалел о том, что искал приемлемого компромисса, который удовлетворил бы желания моего повелителя и в то же время сохранил бы права духовенства.
Фараон молча слушал их, на его устах застыла таинственная улыбка, а когда Софхатеп умолк, он насмешливо взглянул на них и спокойно произнес:
— Пусть вас больше не тревожит эта тема. Я уже отпустил тетиву, и стрела вылетела.
Советники не ожидали такого поворота. Они смотрели на фараона, кто с надеждой, кто с опасением. Таху больше полагался на надежду, лицо Софхатепа побледнело, и он молча ждал, когда фараон скажет решающее слово. Наконец фараон заговорил голосом, в котором звучали высокомерие и самодовольство.
— Полагаю, вам известно, что я задержал этого человека после того, как удалились все гости. Я сказал, что выкрикивание его имени в пределах моих ушей и очей является презренным, вероломным шагом, и дал ему понять, что не собираюсь казнить благородных и верных людей своего народа, позволивших себе такие выкрики. Я заметил, что ему стало не по себе и его лицо побледнело. Он опустил большую голову на свою грудь и открыл рот, собираясь заговорить. Быть может, он хотел принести мне свои извинения.
Фараон наморщил лоб и на мгновение умолк, затем продолжил более резким тоном:
— Я прервал его жестом руки и не позволил ему извиниться. Я твердо объяснил ему и напомнил, что наивно и глупо полагать, будто подобный выкрик собьет меня с пути, который я выбрал. Я сообщил ему, что непреклонно решил присоединить храмовое имущество к владениям короны и отныне и впредь храмы сохранят лишь необходимые им земли и пожертвования.
