– Гули, гули, – раздался с улицы тонкий старушечий голос, – гуленьки мои!
Бутов ждал, что скажет портье, но тот не отзывался.
Через несколько минут в дверь постучали. Пришлось открывать.
Портье поклонился:
– Ваша баночка?
– Да, случайно выронил, – сказал Бутов и взял злополучною банку.
– Я ждал тебя долгие годы. – Бутов с ужасом услышал в голосе портье слезливые нотки. – И вот, ты пришел!
– Что? – спросил инженер, вытаращив глаза на психа.
– Паштет, здесь был паштет! Понимаешь?
Бутову стало по-настоящему страшно.
– Да, паштет, – сказал он деревянным голосом. – И что?
– Я пришел поблагодарить тебя и попрощаться! Злобная Гурия наложила на меня заклятье. Она сказала, что я смогу убежать от нее только в банке из-под паштета, которая должна попасть мне прямо в руки, причем я не имел право купить ее сам, попросить или намекнуть, чтобы мне ее дали! Гурия следила за мной, издевалась.
– Да какая гурия? – вскричал Бутов. – Не знаю я никакой гурии!!!
– Старуха, та злобная старуха, – забормотал портье, – зовут ее так!
Инженер почувствовал настоятельную потребность оказаться как можно дальше от чокнутого. Он было кинулся в туалет, но портье успел протиснуться вслед за ним.
– По воде уйду, как верно! – сказал он восторженно. – Брось меня туда!
На глазах изумленного Бутова портье превратился в дымное облачко, тут же втянувшееся в банку. Крышка захлопнулась.
– Бросай! – раздался изнутри приглушенный голос.
Бутов взял банку и швырнул в унитаз. Спустил воду.
Пошатываясь, он вышел из туалета, и ноги сами понесли его к окну. Старушка стояла там же. Она вскинула голову и взглянула инженеру в глаза.
– Не будет тебе контракта. Жди, когда рак на горе свистнет!
С этими словами Гурия удалилась. Бутов долго глядел ей вслед.
Двумя часами позже он докладывал о своем проекте дирекции комбината. Заказа Бутов не получил.
Я разбила коленку и пошла к врачу. Дедушка, конечно, был бы против. Он почему-то решил, что я должна лечиться в одной и той же клинике у одного и того же врача. До сегодняшнего дня я так и делала. Доктор Джонсон мне нравился, он всегда улыбался и объяснялся со мной на равных. Его смешливая ассистентка восхищалась моими светлыми волосами, угощала конфетами и называла «ангелочком». Дедушка говорил, что мне тоже надо со временем стать врачом – хотя бы из уважения к доктору Джонсону и, конечно, к дедушке.
Мой дедушка был известным в городе человеком. Он несколько раз в неделю заглядывал в свой Институт как консультант и получал неплохие деньги. А то, как бы он мог воспитывать меня один, после трагической гибели моей мамы в автокатастрофе! Папы у меня не было – дедушка никогда о нем и не вспоминал. Я ходила в школу, где учились дети сотрудников Института. Я не была душой общества и первой красавицей, но с одноклассниками ладила отлично. Их родители относились ко мне подчеркнуто ласково. Жалели бедную сиротку. Но, благодаря дедушке, я никогда не чувствовала себя таковой. Конечно, хорошо было бы иметь маму и папу, но что поделаешь
Я никогда ничем не болела, но дедушка запретил мне заниматься спортом из-за, как говорил доктор Джонсон, слабых косточек. Наверное, у меня в организме чего-то не хватало. А дедушка не хотел рисковать. Он обожал мою покойную маму, и я была его единственным утешением.
А с врачом так вышло. Ковыляла я по улице, а джинсы в месте ушиба начинали намокать от крови. Болело довольно сильно, хотя я стойкая к боли, и доктор Джонсон меня всегда за это хвалил. И тут я увидела табличку на одном из домов – имя мне показалось знакомым. Доктор Снэк, если не ошибаюсь. Ну и фамилия! Сразу вспомнила, что Элиса, моя подружка-мексиканка, к этому доктору с переломом руки ходила и очень хвалила. Я и зашла в дом, в приемной на мое счастье никого не было, и дверь в кабинет была полуоткрыта. Я туда – шасть. Симпатичный доктор (жаль, что старый!) сидел за столом и читал газету. Я-то знала, что он не так давно в нашем городе и клиентуры еще не наработал. Поэтому газетки почитывал в ожидании. Я представилась, свой номер сказала. Все свои данные я наизусть помнила. Дедушка так велел. Сначала доктор этот было заикнулся, что надо позвонить родителям, но на мою коленку взглянул и заспешил – отвел меня за ширмочку, я села на кушетку, стала джинсы снимать, но они к коже прилипли, вот беда! Он тогда осторожненько так штанину спустил. Совсем не больно. Вот права Элиса. Золотые руки у него. Посмотрела я, а с коленки уже струйки стекают. Здорово я саданулась! Он стал рану обрабатывать и вдруг как вздрогнет. Нет, не сильно вздрогнул, конечно, руки только слегка задрожали. Но я к таким вещам очень чуткая. Он немного крови на стеклышко намазал и отложил. Коленку перевязал, все как положено сделал. «Подождите, мисс, – сказал. И вышел из кабинета. Пошел в другую комнату, там у него лаборатория, как Элиса говорила. Все самое новое. Минут через десять доктор Снэк вернулся. Улыбнулся мне, но лицо какое-то напряженное. Потом говорит: «Мисс, а вы не профессора Тейлора дочка?» Я так и прыснула: «Нет, не дочка! Я внучка!» Еще чего! Дедушка все-таки старый. Ему почти 50! А доктор Снэк головой покачал: «Ну ладно, идите и больше не падайте. И передавайте привет дедушке». А я сдуру ляпни: «А от кого?» Он засмеялся: «А вы читать умеете, мисс? У меня на дверях написано». Потом дал мне визитную карточку и сказал ласково: «Не обижайтесь, мисс Тейлор. Я вашего дедушку когда-то знал». Я поболтать люблю и спросила тут же: «Ой, а маму мою вы знали? Барбарой ее звали». Он вздохнул: «Давным-давно, милая!» Я тоже вздохнула, так сразу грустно стало! Я ему и сказала: «Я маму не помню. После катастрофы я в коме лежала, ничего вообще не помню. Поэтому дедушка так надо мной трясется. Я ж чудом жива осталась!» Он глаза отвел: «Ну, идите, мисс. Только поосторожней». Жалко как. А я хотела с ним о прошлом поболтать. Ну ладно, мы распрощались, и я домой потопала. Обидно только, что джинсы светлые, пятно противное в глаза бросалось. А я аккуратность люблю. Всегда все с иголочки.
