В настоящее время дело идет не об этом, а о том, что память в значительной части случаев допускает перемычку времени между своими элементами, но только очень короткую, почти молниеносную.
Однако, этот элемент времени совершенно несходен с обычным ощущением времени. Во-первых, он не имеет ориентации и допускает обратное или всякое иное произвольное течение событий. В этом отношении память еще произвольнее сна, сновидения, ибо мы можем вызывать картины прошлого и переставлять их по собственному произволу, что невозможно во сне.
Далее, этот элемент времени совсем не ощущается, как время, и мы ощущаем его только, как перемычку, прыжок, перерыв, изменение воспринимающего процесса.
Этот элемент времени, не имея длительности, не имеет и удлиняемости. Он всегда один и тот же. Мы не можем длить его и стоять в дверях на грани двух воспоминаний. Это все тот же выключатель-включатель, вроде закрытия — открытия глаз из сказки об Ашик-Керибе.
Было между прочим указано, что в значительном числе вневременных сосуществований участвует такой выключатель в различных вариантах: былинное «ударился об землю», «прокинулся», «встряхнулся», истерическое: «встряхнулся», «кувыркнулся» и т. д. Во всех этих случаях элемент перемычки отличается молниеносной кратковременностью, и, в сущности, ощущается, как пространственный прыжок, как иное, кинетическое восприятие пространства, вроде настоящего четвертого измерения. В чудесных превращениях наших сновидений, шаманских видений, всяких галлюцинаций, можно обнаружить присутствие таких же элементов перемычки. Например, приснилась собака, а в сущности это человек. Люди говорили с шаманом, и вдруг оказалось, что это не люди, а утки.
«В сущности», «вдруг оказалось» — это то же элементы молниеносно-кратковременной перемычки.
Однако, в ряде других случаев, где выдвигается вперед длительное сосуществование двух ипостасей бытия, элемент перемычки повидимому отсутствует.
Таковы Уэллсовский пример второго зрения, — племя бороро — как попугаи Ара; — и племя трумаи, как водяные животные, — две ипостаси мышиного царства, — и все вообще параллели-проекции из мира земного и мира потустороннего.
Если поставить вопрос, как воспринимается сознанием такое длительное сосуществование ипостасей, то надо вероятно представить себе, что оно воспринимается прерывчато в виде постоянных молниеносных переходов от одной ипостаси к другой.
В различных эпизодах легенд есть явные следы такого прерывчатого восприятия. Например, в рассказе об околдованном человеке, бегущем вон из шатра: — Побежит, побежит, глянет кругом: все те же стены, обезумеет и побежит дальше. И в конце концов выбежал из спального помещения и тем самым выбежал из вселенной. — Здесь элемент прерывчатости совершенно ясен.
Или еще пример: заклинание человека, ночующего одиноко в поле (см. выше, стр. 64). Здесь все значение заклинания основано на неуловимо быстрой, вроде карточного фокуса, подмене одной ипостаси бытия другой ипостасью.
Такая же прерывчатость есть и в уэллсовском примере длительного двойного зрения. Оба зрительные мира постоянно соприсутствуют вместе, но внимание переходит от одного к другому то быстрее, то медленнее.
Таким образом, в конце концов, быть может, все варианты вневременных совпадений, и коллективного, и одиночного, и длительного, и беглого, обнаруживают элементы перемычки, однократно-молниеносной или многократно-прерывчатой, и мы вместо исключения времени должны говорить о молниеносных промежутках пространственного времени, разделяющих картину от картины, ипостась от ипостаси, с крайней предельной быстротой смены двух восприятий.
Эти молниеносные промежутки пространственного времени как будто уже выходят за пределы нашего трехмерного восприятия пространства и принадлежат, как указано, к четвертому измерению пространства, которое таким образом из элемента умозрительного, доступного нам лишь по наведению, становится элементом, допускающим подход непосредственного восприятия, и, стало быть, наблюдения. Об этом будет сказано подробнее в моей второй работе.
Это развитие идеи пространства с исключением времени ведет нас в заключение главы к подтверждению уже намеренного вывода. Идея времени развилась позднее, чем идея пространства. Она менее ясна и закончена и рельефность ее не может сравниться с рельефностью пространства.
