— Я-то? — Ларионов задумался. — Все надо рассматривать в определенном и совершенно конкретном контексте…
— А в принципе?
— А в принципе — да, легко, но при условии, что это не противоречит моим внутренним принципам и убеждениям.
— А противоречит?
— Бели честно, то нет.
— Слушай, — развеселился я, — давай колись: ты состряпал Иуду? А? И после этого свой проект назвал «Я — Иуда», потому как самое святое продал — за Фридкины сребреники?
— Успокойся, не я, — ухмыльнулся Серж. — Вот те зуб — если бы я написал, я бы вам сразу так и сказал: нечего париться, ребята, в этом тексте нет никакой тайны, потому как, собственно, и текста-то никакого нет (в смысле древнего)… А лучше нам заняться чем-нибудь другим… Давай лучше вот о чем подумаем: вот мы прилетели, вот посмотрели на дурацкий папирус… А дальше что?
— Что-что, искать Тайного Марка…
— Ну и где его искать будем?
— Например, пойдем по коптским монастырям, по библиотекам…
— И к Шенуде наведаемся?
— А он-то тут при чем?
— А вдруг он хранитель?
— Тогда и к Шенуде…
Наш в высшей степени содержательный диалог прервала стюардесса, предложившая прохладительные налитки; потом объявили, что самолет идет на снижение; потом мы сели и весь салон дружно поаплодировал пилоту. И наконец-то мы ступили на землю египетскую, древнюю, загадочную, коптскую.
И вот мы в музее, проходим в зал, где выставлен скандальный манускрипт. Желтенькие папирусные листочки неприкаянно распластаны под стеклом. Ларионов внимательно разглядывает их и говорит:
— Генка, это муляж…
— Ты уверен?
— Конечно, уверен, текст ничего общего с тем, что в Иуде, не имеет… Тут про другое…
— Про что?
— Да какие-то Петр и Филимон обсуждают пер-вичность-вторичность очередного зона…
— И что мы будем делать?
— Что-что, пойдем предъявлять свои отношения куда-нибудь в дирекцию Музея.
И мы спросили у смотрителя о том, где можем пообщаться с администрацией, и по длинным коридорам дошли до приемной какого-то толстого лысоватого египтянина, который очень расстроился, когда мы начали задавать ему вопросы.
— Господин директор, — обратился к нему Серж на английском, — мы хотели бы посмотреть Кодекс Чакос…
— О да, — коверкая все, что только можно исковеркать, ответил египтянин, — я не есть директор, директор есть в отпуск, а я есть Али, менеджер… Кодекс Чакос — прекрасная папирус, мне думать, вы интересно…
— Мы не видели Кодекса Чакос и хотели бы на него взглянуть, — вступил я и протянул ему наши отношения.
— Очень хороший сохранился рукопись, — закивал он, дурацки улыбаясь.
— Господин Али, то, что выставлено в зале, — не Кодекс Чакос и не Евангелие от Иуды — прервал его Ларионов.
— Иуда, Иуда, — казалось, он ничего не понимает.
— Не Иуда, я коптолог и прочитал текст, это совершенно другой памятник.
— Али не читать коптски… — пролепетал менеджер. — Я не знать…
— Я знать, — Ларионов прервал Али, — Кодекс Чакос находится где-то в запасниках Музея, не правда ли?
— Не знай, — насупился египтянин.
— Или его еще не передали вам?
— Не знай, — снова сказал он и даже зевнул, показывая, как скучно и неинтересно ему с нами общаться.
— Али, а ты любишь Америку? — спросил его я. От неожиданности он даже закрыл рот на полузевке. — А их президентов?
— Не понимай, — неуверенно пробормотал он.
— Вот, например, Франклина, — и я показал ему зеленую купюру.
— Умный человек, — покачал головой Али, но я не понял, о ком это он так лестно отозвался — обо мне или о Франклине.
— Знаешь, американские президенты хотели бы пожить у тебя, они специально приехали к тебе в гости… Но чтобы принять их, тебе нужно сделать маленький пустячок — показать нам Кодекс Чакос.
— Сколько? — сразу по-деловому осведомился он.
— Пятьсот, — показал я ему пять бумажек.
— Пошли, — он встал из-за стола.
