Наудивлявшись, отчего бывший муж так свински с ней обращался, Сара взглянула на меня (глаза, влажные плывучие блики, едва заметны в ночи) и произнесла: «Ты, кажется, настоящий, Алан. Настоящий, да? Я хочу сказать, по-настоящему настоящий…».
Здесь и сейчас от Оддни я услышал:
— Не переживайте, мистер Зед.
Мне вдруг захотелось, чтобы она звала меня подлинным именем, но… нет. Я давно уже не Алан. Перебьюсь. Буду Зед. Мистер Зед, последний человек, первый Челомат…
Она потянулась:
— Я не в обиде, что меня создали из ничего, только чтобы служить вам, дарить радость. Теперешний антракт…
— Это непременно должен быть антракт?
Всего на миг в ее чертах проступило легкое отчуждение.
— То, что с нами случилось, не изменило моей природы ускоренно живущего клона. Если мне не удастся вернуться к Ильве, то, когда я умру — лет через пять, — она даже не вспомнит меня; и все, чем я была, безвозвратно исчезнет.
Я расстроился. Совсем скоро от нее останется лишь след в памяти киборга, на девять десятых машины. Или того хуже — увядающие воспоминания потенциально бессмертного Челомата. Я задумался, доживу ли до поры, когда таинственные обладатели выразительных имен, Звездузы с Вертопрядами, разделают человечество под орех и ползком пустят восвояси.
Что меня тогда ждет? Превращение в Бессмертного, в бесполую мальчикодевочку? А затем в уродливого калдана, грезящего на Марсе? Черт, может, я и сейчас на Марсе? Кто-то должен быть последним. Что если я?
Оддни сказала:
— Обожаю наблюдать за вами, когда вы такой: будто где-то за тридевять земель видите что-то свое, улыбаетесь и хмуритесь попеременно, пока в голове у вас рождаются и исчезают быстролетные мысли. Вот что останется со мной… — Нет, не навсегда. — После.
— Ты действительно хочешь воссоединиться с Ильвой? Раствориться в ней?
— В этом моя единственная надежда. — В глазах Оддни что-то брезжило… не знаю что. Ее единственная надежда в том, чтобы вернуться к прежнему существованию игрушки для утех, одержимой самым натуральным призраком из самой натуральной машины? А чего бы ей хотелось, если бы… только если бы… Не спрашивай. Вдруг ответит!
Я сказал:
— Если радушным титанидам можно верить, вся наша надежда — на Марс.
Оддни кивнула, потом попросила:
— Займитесь со мной любовью еще раз, мистер Зед. Пожалуйста.
Мне захотелось спросить, чему обязан, но… черт побери, я знал.
Утром Вейяд и Аруэ отвели нас пред светлые очи Совета, в который входило десятка два титанидов обоего пола, в основном пожилых. Эта смехотворно нелепая в кожаной амуниции и серебряных шлемах пузатая и вислобрюхая братия словно выпала из комедийного садомазо, немецкой порнушки того сорта, что пользовалась успехом лет сто назад, до появления интернета.
Помню, на заре деятельности ВОЛа я давал показания не помню какому комитету американского Конгресса. Положение было щекотливое: кое-кто силился доказать, что я по-прежнему гражданин Соединенных Штатов и вдобавок преступник, подлежащий судебному преследованию. Основное, что отложилось у меня в памяти, — никто не пытался докопаться до истины, каждый норовил только уесть другого к собственной вящей славе; охорашиваясь и кривляясь перед камерами, эти мошенники не гнушались ничем, лишь бы добавить грошик в копилку предстоящей избирательной кампании.
В тот давний день я обратил против конгрессменов их собственную надменную глупость; теперь, слушая Вейяда, который шепотом переводил, я счел, что не грех прибегнуть к испытанному приему. Чего боялся Совет? Главным образом, как бы чего не вышло. В чем его требовалось убедить? В том, что игра очень-очень стоит свеч.
Да вы знаете: «Внесите сейчас пятьдесят долларов, и через полтора месяца на ваш счет поступят десять тысяч! По рукам? А теперь, чтобы провести платеж, мне понадобятся номер вашего банковского счета, имя клиента, пароль, код доступа через систему безопасности и контрольные вопросы. Пароль — девичья фамилия вашей матушки? Bay! Кто бы мог подумать…»
Похоронить чаяния конгрессменов тогда оказалось раз плюнуть. Козырем стал секрет модуль-преобразователя, припрятанного на веки вечные там, где им до него не добраться. А сейчас?
