Порой радиосвязь оставляет желать лучшего; тогда в их глазах заметна искра независимого сознания.
Ильва десятилетиями изучала меня — с намерением улучшить мою жизнь, стремясь сделать счастливым в своем представлении. Она выводит породы дубль-тел под стать моим гормонам, моим желаниям, с умением особенно чутко откликаться на них. Нынешняя дублерша в постели была просто великолепна.
Ильва-«камея» рассмеялась, трескуче от помех.
— Вы так на нее смотрите, мистер Зед, что сразу понятно, о чем вы думаете… Извини, сейчас на это нет времени.
— Времени хоть отбавляй!
Я не преувеличивал. Когда-нибудь мы умрем, когда-нибудь удача отвернется от нас, но тень неминуемой, неотвратимой кончины, омрачавшую мою первую жизнь, давно как ветром сдуло.
Дубль повернула голову, посмотрела на меня (та самая искорка на миг ярко вспыхнула) и, прежде чем отвести взгляд, радостно улыбнулась. Интересно, о чем она думает? Что видит? Затянутого в тесный прозрачный скафандр гуманоида с лоснящейся, пупырчатой кожей рептилии, поглощенного беседой с парящим в воздухе изображением красавицы? Ильва говорит: когда мы занимаемся любовью, чувствовать эту крокодилову кожу приятно. Не знаю, как это понимать.
Второй моей благоверной, Саре, задушевной подруге, нравилась моя, как она выражалась, «шерсть» — длинный, мягкий черный волос, которым я тогда зарастал почти сплошь. Что она сказала бы обо мне теперешнем? Со смеху бы лопнула, прости господи. Оящеревший человек в наложниках у машины? Ха.
— Включаю бортовую систему НОВТеМат.
Это был второй из построенных нами кораблей типа «Бентодин»: первый опробовали на Титане, третий предназначался для Венеры. Если бы обкатка прошла штатно, мы построили бы четвертый, для полетов в мертвящей атмосфере Юпитера и Сатурна. А потом пустили бы их в продажу.
— Проведи наложение дополнительных данных, идет?
— Хорошо. — Дубль-Ильва завозилась с настройками. «Радиолокационная установка», работавшая на принципе Нейтринного Обмена Внутри Темной Материи, была вторым явленным ВОЛу из эфира изделием. Деньги сыпались, как из рога изобилия, а система позволяла видеть вглубь на полпланеты.
— Есть, мистер Зед. — Дубль-Ильва указывала на экран стоп-кадровой трансляции в реальном времени. Там через край диска Урана перебиралась яркая бусинка. Обычная желтая точка чуть ниже горизонта, величиной примерно с яхточку, которую группа исследователей на Ариэле засекла в нескольких сотнях километров под верхней границей атмосферы. Непроницаемая для волн эфира.
Что бы это могло быть? Нейтроний? Нивенов стазисный контейнер?[4] Мать честная! Наткнувшись на древний, трехмиллионолетний звездолет огнелисов, мы нажили уйму хлопот. Найти нечто, созданное славерами[5] миллиард лет назад, было бы, черт подери, чересчур.
— Ладно. Готовы?
Дубль-Ильва шепнула:
— Всегда готовы.
Ильва когда-то объяснила мне, что клонирование сокращает продолжительность жизни дублей; дубль-тело, подвергнутое ускоренному созреванию, протянет пять-десять лет, а затем наступит «необратимое одряхление». «Но ты не беспокойся, — утешила она. — Их можно делать столько, сколько нужно».
Я взялся за рычаги управления. Легкая дрожь предвкушения… и я разогнал огнелисий привод. Синий свет снаружи замигал, мерцая у краев стоп-кадрового обзорного экрана: снижение началось.
К вождению летательных аппаратов я пришел на склоне лет — место пилота в своей первой ракете занял на седьмом десятке, а к воздушным полетам был допущен, только когда мне перевалило за сто и я уже обосновался на Титане. При оказии я с удовольствием летаю в атмосфере Земли, упиваясь ощущением свободы и погружения в Историю.
Знаете, что самое клевое? Вернулось название «аэроплан», словцо из детских книжек, доставшихся мне в наследство от деда. Помню, увидев аэроплан, упомянутый в первой истрепанной повести про Бобби Блейка, я, малек, рисовавший себе за чтением реактивный лайнер шестидесятых годов двадцатого века, вдруг с испугом осознал, что речь идет о каком-то допотопном коробчатом воздушном змее с мотором.
«Бентодин-II» скорее напоминал летучий батискаф с управляемой гравитацией и преобразователем модуля поля взамен движка, но, пока мы плавно спускались из звездной черноты в холодные синие небеса Урана, «слушался руля» как истинный аэроплан. Я мог закладывать виражи и парить, скользя сквозь дымку, и что-то заставляло искусственное тяготение корабля подлаживаться под эти крены и развороты, создавая ощущение всамделишности происходящего, что никак не удавалось бескрайней синей пустоте в стоп-кадровом окне наружного обзора. Этим «чем-то», скорее всего, была Ильва: она хорошо знала мои предпочтения в постели и вне ее.
