— Ну, — нетерпеливо дыша в спину краскому, спросил Антон.
— Да вот же он! Разуй глаза, не видишь? — ткнул нагайкой тот.
В зале никого не было, но на длинной стене были изображены сияющие снежными вершинами горы, среди которых встал на дыбы черный конь с черным всадником в черном бешмете.
— Вот ведь что удумала чеченская морда! — возбужденно сказал Гнатюк. — И вроде не при делах, и все время в достатке. Барахлишко ведь Черный всадник ему свозил! Встанет утром, а все на столе — и всадник на месте!
— Так это же картина! — удивился Антон.
— И мы так думали, — с досадой отвечал краском, удерживая дрожащими белыми губами папиросу. Ты английский роман «Портрет Дориана Грэя» читал?
— Читал, конечно.
— Вот и я вчера, — нервно комкая папиросу и швыряя ее на пол, сказал Гнатюк. — Читаю вечером книгу, и тут меня словно кто обухом по голове — бац! Главное — выманить его теперь. Согнать со стены. А ну, ребята, пали духан!
Вспыхнули факелы.
Духан занимался нехотя, но общие усилия сделали свое дело — вскоре постройка занялась жарким неярким пламенем. Гнатюк, раздувая ноздри, жадно вглядывался в огонь.
— Теперь бы не упустить… — начал он, но не договорил.
Стена духана рухнула, послышалось отчаянное конское ржание, и из дыма и пламени вынырнула темная фигура, взвился на дыбы конь, и страшно засвистела шашка, выбирая первую жертву. Один из чоновцев ахнул, покатился по земле, взметая дорожную пыль судорожно бьющими ногами. И второй уже бессильно откинулся на круп коня, сжимая руками разрубленную буденновку, но больше Черный сотник ничего не успел — хладнокровно, словно по мишеням стрелял в подвалах Лубянки, Антон Кторов всадил две пули из нагана в голову сотника, украшенную черной каракулевой папахой. Покатился сотник по земле, отчаянно заржал его конь, и бойцы революционной армии опомниться не успели, как конь и страшный ночной убийца вспыхнули загадочными синими огнями, превращаясь в трещащие скручивающиеся головешки.
Павел Гнатюк спешился, истово крестясь.
— Вот оно как! — нервно сказал он. — Ловко ты его, браток, срезал. Еще б чуток — и распластал бы он меня по самое «не хочу»!
С успехом и обратная дорога короче.
Ехали кучно, пели песни. И легко было это понять: бешеную змеюгу, промышлявшую по ночам, кончили и авторитету рабоче-крестьянской трудовой власти прибавили.
Стало быть, день прожит не зря!
Вот только погибшие хлопцы настроение омрачали, потому и спели на въезде в Лукоморск «Вихри враждебные…», чтобы понял народ все правильно — в кровавой борьбе без жертв не бывает.
— Слушай, Паша, — обратился Кторов. — Я тут краем уха про русалов слышал.
К его удивлению, Гнатюк густо покраснел.
— Какие русалки, браток? — неискренне удивился он. — Сказок начитался?
— Да я ж тебя не про русалок спрашиваю, — выделил голосом Кторов. — Я ж про русалов.
Гнатюк закаменел скулами.
— Кто ж тебе про них рассказывал? — без особого интереса спросил он. — Чувствую, торгаши постарались. Ну зачем тебе это? Если уж честно, я этого дела сам никогда не одобрял.
— Ладно трепаться, — бросил Кторов. — Скажи лучше — покажешь?
— А то, — с видимой печалью отозвался начоперотдела.
И на глазах поскучнел.
— Вечером Антон был в указанном котом месте.
Рядом со скамейкой стоял вчерашний музыкант и играл что-то печальное и Кторову незнакомое. Впрочем, знатоком музыки Антон себя никогда не считал.
— Добрый вечер, — сказал музыкант и кивнул Кторову, как старому знакомому. — Вы располагайтесь, располагайтесь, я уже заканчиваю.
— Ну что вы, — мягко улыбнулся Антон. — Играйте на здоровье, раз нравится. Кто-то сказал, что без музыки мир становится похожим на кладбище, музыка — это язык, которым с природой говорит Бог.
— Рад, что вы это понимаете, — сказал музыкант. — Две вещи наполняют мою душу все более новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее я размышляю о них, — это звездное небо надо мной и моральный кодекс во мне. Человек и вообще всякое разумное существует как цель сама по себе, а не только как средство для любого применения со стороны той или другой воли; во всех своих поступках, направленных как на самого себя, так и на другие разумные существа, он всегда должен рассматриваться так же, как цель.
