— Кто его так? — тихо спросил Кторов, ощущая, как в душе просыпается ужас.
— Кто же может так ловко чепелить человека? — вздохнула хозяйка. — Черный сотник, пан, Черный сотник!
— А вы его видели?
— Видела ли я его? Видела ли я его? — голос хозяйки стал визгливым и неприятным. — Так кто ж его, кроме меня, мог увидеть? Ай, сукин сын! Ай, негодяй! Папашка себя уже в безопасности чувствовал, сказано же, что на чужой двор Черному сотнику хода нет. Тут он его сабелюкой своей и достал! Чтоб у него очи повылазили! Чтоб его по ошибке в печь вместе с углем засыпали! Чтоб ему…
— А выглядел он как? — прервал пустые угрозы хозяйки Кторов.
— Натурально и выглядел — черный, як ночь, и лошадюка под ним черная, и бешмет черный, чтоб ему пусто было!
— Вы, гражданочка, не убивайтесь, — деликатно сказал, кашлянув в кулак, Павел Гнатюк. — Папашка ваш тоже еще тот фрукт был. Если б не Черный сотник, так мы бы рано или поздно до него добрались.
— Грех вам! — неуверенно сказала молодица. — Наговариваете вы на нашего папашку, смирный и набожный был человек — мухи не обидел!
— Ну, может, мух-то он и не обижал, — задумчиво согласился Гнатюк, присаживаясь на корточки и внимательно разглядывая след сабельного удара. По случаю выезда одет он был в черную черкеску с костяными газырями, галифе синего сукна и мягкие короткие сапоги. — Вот за людей — не скажу. Ну что, по коням?
Выбежал во двор, пружинисто кинул тело в седло:
— Отряд! Рысью! Марш!
«Экий неукротимый!» — едко подумал Антон, трогая поводья коня.
Жеребчика ему и впрямь подобрали спокойного да послушного, потрусил он вслед за вытягивающимся по улице отрядом частей особого назначения без особой охоты, скорее, из стадного чувства и желания быть среди более опытных лошадей.
Тепло стремительно набирало силу, уже жужжали в воздухе пчелы, отправляясь к деревьям, окутанным розово-белым цветом, уже карагач на склонах невысоких кривобоких гор начал покрываться мелкой клейкой листвой, и совсем не хотелось думать о политике, о классовой борьбе, о необходимости стрелять друг в друга. Весна зарождением природной жизни подавала людям пример единения, но разведенные по сторонам идеями и тягой к убийству люди не слышали ее зова, не понимая, что если вовремя не остановиться, безжалостный Молох, воссевший на трон, сжует и их.
Глава десятая
Александр Кумок маялся бездельем.
Бывают такие дни — пить не хочется, есть не хочется, к картам прикасаться тошно, а любовница Кумку надоела, только вот оказалась она не той женщиной, с которой легко сойтись и еще легче расстаться. От хандры человека может избавить яростная сабельная рубка или добрый вооруженный грабеж, когда адреналин словно кипит в крови. Но в Лукоморск после известных событий банда Саши Кумка входить не решалась, а грабить проезжего человека — только время напрасно терять: ни денег от того, ни почестей особых.
— Шура! — капризно протянула бывшая артистка. — Вы совсем забыли обо мне!
Была она в черном одеянии, алом платке и длинных, до локтя, перчатках.
— Я занят, — раздраженно сказал Кумок. — Вы очень некстати, мадемуазель!
— Это отговорки, — с видимым раздражением сказала Мария Семенова. — Я сплю одна уже пятый день. Вам не кажется, что благородные люди так себя не ведут? Если рядом с женщиной начинает пустовать подушка, она всегда может найти того, кто согреет постель!
Они разговаривали по-французски, пусть и с нижегородским прононсом, а потому не особо опасались, что их кто-нибудь поймет.
— Разве я против? — широко осклабился Кумок. — Дорогая, дайте повод, можете поверить на слово, я воспользуюсь им самым достойным образом!
— Сукин сын! — чарующе усмехнулась мадемуазель Семенова. — Нет, вам не удастся отделаться от меня так просто! Я слишком молода, чтобы умереть.
Хандра, хандра… Даже спорить с любовницей Александру не слишком хотелось. Он уже намеревался встать со скамьи, чтобы отвесить Марии хорошую оплеуху и тем перевести их отношения на новый уровень, но тут за окном послышались голоса, щелкнул выстрел из обреза, и Кумок, чувствуя облегчение, поспешил на крыльцо.
— Батька, — сказал начальник взвода конной разведки Басюк. — Пленных взяли!
