При первом поверхностном осмотре я обратил внимание только на то, что скафандр Байонса располосован осколками. Мой сержант, судя по всему, успел надеть кольцо-катализатор, будучи тяжело раненым. (Применительно к активанту корректнее сказать — поврежденным.)
К счастью, его фильтр, в отличие от моего, оказался целым и невредимым.
— Вот эта штука поможет мне дышать, — сказал я Ресту-Влайе.
— Судьба тебя любит.
— Тебя тоже.
Я имел в виду, что выстоять против активанта — это нечто большее, чем везение.
Поняла она меня или нет — не знаю.
Когда мы похоронили Байонса, Ресту-Влайя прикоснулась к моему локтю и сказала:
— Я все проверила. Ты был прав. Твой солдат действительно имел возможность убить меня.
— Стал бы я врать.
— Выходит, ты спас мне жизнь. Зачем?
— Это невозможно объяснить. Единственное, что могу тебе сказать — не от большой любви к тойлангам.
— Хорошо. Давай отдохнем четырнадцать тиков и пойдем дальше.
— Годится.
Не глядя под ноги (везде были лужи, выбирать не приходилось), я лег на спину и сладко потянулся. Ресту-Влайя последовала моему примеру.
Я лежал сперва с открытыми глазами, потом прикрыл их, потом начал впадать в блаженную дремоту. Но полноценно отдохнуть Ресту-Влайя мне не дала.
— Хочу спросить, — сказала она.
— Изволь.
Я приподнялся на локте.
— Что это такое?
Она похлопала себя по поясу. Там в числе прочих трофеев висел мой инъектор.
Все военные знают наизусть правила поведения в плену у инопланетян. Разрешается назвать свое имя, пол, биографические и биологические данные (например: дышу кислородом, питаюсь молоком). Разрешается говорить на общие темы, выставляющие Сверхчеловечество миролюбивой и толерантной расой. Все, что касается вооруженных сил, — секретно. Технология — секретна. И еще: история человечества до двадцать второго века — секретна.
Вопрос Ресту-Влайи насчет инъектора был явно технологическим. Отвечать на него я не имел права.
Ну а с другой стороны — неучтиво отказываться от беседы. Могут и пристрелить.
— Это устройство предназначено для того, чтобы вводить в кровь различные химические препараты, — ответил я.
— Целебные?
— Да… Целебные.
— Чувствую, ты говоришь неправду, — с этими словами Ресту-Влайя сняла инъектор с пояса и взвесила его на своей шестипалой руке.
— Ты проницательна. Я сказал неправду.
В разговоре с тойлангами главное — всегда признавать свои ошибки. И побольше лести!
— Скажи правду.
«Подумаешь, инъектор! Да это любому тойлангскому эксперту по землянам известно! Никакой тайны не выдам, если объясню», — решил я.
— При помощи этого устройства я потребляю новостные пилюли. Новостные пилюли — это…
Я объяснил.
Ресту-Влайя задумчиво хрюкнула. У тойлангов две обонятельные ноздри расположены там же, где у человека, а еще две ноздри — атавистические — на затылке. Они служат для охлаждения мозга. Ими-то задумавшийся тойланг и похрюкивает.
— Неясно. По-моему, снова уклоняешься от правды. Как молекулы могут превращаться в мысли?
— Не в мысли, а в образы! Точнее даже так: импульсы, которые идут по нервам от органов чувств…
Я говорил довольно долго — насколько мне хватило познаний в биохимии и тойлангском языке.
— Теперь ты говоришь правду, — признала Ресту-Влайя и, подумав еще немного, добавила: — А не лучше было бы прочесть книгу, вместо того чтобы вводить себе в кровь такой опасный препарат?
— Книгу надо еще написать, а пилюли наша техника синтезирует автоматически. В книге не будет ничего, кроме текста, а в пилюлях есть звук, зрительные образы, осязание, обоняние…
— Это все не к добру.
— Почему?
— Вредно подменять естественную правду, поступающую от органов чувств, искусственной ложью.
«Ну разве что с философской точки зрения», — подумал я, начиная скучать. Но, изображая заинтересованность, ответил:
— Пойми, это всего лишь способ быстрого получения информации, которую другими путями пришлось бы воспринимать в сорок, а иногда и в сто раз дольше. Я уже сказал, что информационные гипервирусы сохраняются в крови совсем недолго, В ваших временных единицах — пять — восемь тиков.
— А если бы гипервирусы в вашей крови сохранялись долго?
— Это невозможно. Насколько я знаю биохимию…
