Инстинкты Ресту-Влайи опережали ее эмоции. Два энергичных взмаха топора — и Байоне упал замертво с разбитым забралом.
Я редко теряюсь. Но то, что произошло, опровергало разом мои представления о современной войне и теории вероятностей. Я остолбенел.
Чего не скажешь о Ресту-Влайе. Убедившись, что с Байонсом покончено, она резко обернулась ко мне и, держа топор на отлете, заорала:
— Где остальные?! Сколько их?!
Я молчал.
— Клянусь Кометой, сейчас здесь будут два мертвых человека!
Я хихикнул.
— Что?! Не слышу!
— А как же замок?
— Какой замок, красный ты носач?!
— Плавающий. Плавающий замок. И звездолет. Забыла? Я — твой звездолет и четыреста четыре свитка древней поэзии.
Будь на ее месте человек, после таких слов он бы меня точно прикончил. Ради красоты жеста.
Но для Ресту-Влайи аргумент был выбран оптимально. Ее свирепость сразу же пошла на убыль.
— Ты сын триедино совокупляющейся самки, — проворчала она. — Зачем ты на меня напал?
— Я на тебя не нападал, дочь дуры, а убирал твою башку с линии огня. Первый шаровик был твой. И, как ты могла заметить, не вполне обычный шаровик.
— А это был не вполне обычный человек? — она махнула рукой в сторону Байонса.
— Не вполне.
— У вас таких много?
— Предостаточно, — я через силу ухмыльнулся, на самом деле мне было тошно.
— Пожалуй, вы можете выиграть войну, — рассудительно заметила Ресту-Влайя. — И все-таки ответь: возможны еще какие-нибудь нападения?
— Не могу тебе сказать. Думай сама.
— Я понимаю. Сейчас ты огорчен гибелью своего товарища и не хочешь говорить. Можешь оплакать его.
Я не возражал.
Он все-таки был моим солдатом. Проклятая война.
В этой истории с Байонсом было много странного. Можно сказать: сплошные странности. Но, поразмыслив, я пришел к выводу, что полковник разведки в моем лице может все. Даже объяснить необъяснимое.
Первая причина, по которой Байонс-активант мог превратиться в Байонса-человека, была тривиальной: окончание отпущенного времени стабилизации Кванта Аль-Фараби. Величина это произвольная, регулировать ее наши биотехнологи так толком и не научились. То есть можно было предположить, что охлаждение Байонса случайным образом пришлось на те самые секунды, когда Ресту-Влайя размахивала топором. И никакой причинной связи между этими событиями нет.
Вторая гипотеза основывалась на том, что причинная связь есть. Выстрел из лучемета на максимальной мощности, удар топора и (вот что важно) контакт Байонса-активанта с моим кольцом-катализатором на железке топора — роковыми стали именно эти события все вместе или какое-то одно из них.
Пока я размышлял и копал могилу, Ресту-Влайя занималась вот чем. Она с видом следователя из военной прокуратуры разгуливала по, так сказать, месту происшествия и что-то вымеряла. И шагами, и лазерным дальномером. Еще она внимательно рассматривала глубокие звездообразные ожоги, оставленные на стволах деревьев шаровыми молниями.
Наконец она остановилась прямо надо мной и осведомилась:
— Это что за ямка?
— Могила.
— Вспомнила. Вы хороните своих в земле. Руками ты будешь копать до зимы.
— У высокородной есть другие предложения?
— Если бы работал лучемет, были бы. Но я тебе и без лучемета помогу.
Она вытащила из своего костюма приборную панель, при помощи которой собиралась управлять шаровыми молниями.
— Не жалко?
— Игрушка. Дома таких много.
Ее импровизированная лопатка оказалась на удивление производительной. Мы управились довольно быстро. Правда, могила получилась неглубокой, и ее сразу залило водой.
— Мой синтезатор тоже можно похоронить, — некстати брякнула она.
— У меня нет настроения для шуток.
— Ты не понял. Нам теперь нечего есть. А тебе скоро станет нечем дышать.
— Боже мой…
Мне на мгновение показалось, что вот она, ирония судьбы! Байонс все-таки убил меня, полковника-предателя, хотя вовсе и не так, как рассчитывал. Что ж, то-то его душа посмеется.
И тут же, подумав о Байонсе, я осознал, что его останки — это не только тело, но еще и скафандр!
А в скафандр встроен фильтр, который способен жрать местную углекислоту хоть целую неделю, выдавая вполне сносный воздух — правда, почти без азота, но кому он нужен?
