– Эге, так ты еще не все сказал?
– Нет.
– Загадки да загвоздки. Ладно, смотри сам. В выпивке тут никому не отказывают. Давай, наливайся храбростью.
* * *
Неизвестно, чего ожидал Стоеросов, но того, что случилось, он явно не предвидел.
Обенаус отчаянно опрокинул чарку, совсем по-муромски крякнул, а потом вдруг взял да и бухнулся на колени.
– Ну во-от, – укоризненно протянул хозяин. – Предупреждали же!
Обенаус глянул снизу вверх пропащими глазами и засипел неразборчивое.
Свиристел покачал головой.
– Прямо повредился, барон померанский…
И был прав. Однако голову барон померанский потерял не от лихой стоеросовской водки. Покорежило его совсем другое, зато куда сильнее.
– Чего нужно-то? – не понял Стоеросов, потирая заплывший глаз. – Может, квасом запьешь? Или рассолом огуречным?
Обенаус прокашлялся.
– Свиристел Палыч! Не поможет мне квас… Прошу я у вас руки Алены Павловны. Только она и поможет.
– Какой еще Алены Павловны? – не понял Стоеросов.
– Да Алены Павловны Стоеросовой. Сестрицы, то есть вашей…
– А! Эге. Так это ты что, про Аленку намекаешь?
– Ну да. Вот-вот, – пробормотал посол. – Про Аленку.
Свиристел замолчал в большом удивлении. И не только он. Даже пройдоха Прошка выглядел обалдело. В общем, послы – народ скрытный. Но Обенаус превзошел всех. Только о стряпчем позабыл в страстях своих. И понять его можно, все же человек, хоть и дипломат. Размяк, расслабился, не поостерегся, не поискал длинных ушей.
А зря. Тот Кликун в углу прятался, за дверью. Ушами шевелил, шельма, смекнул, что сейчас не до него.
– Альфред! Ты… того, встань с полу, – сказал Стоеросов. – Штаны же перепачкаешь! Панталоны свои дипломатические.
Перебирая руками по стенке, Обенаус поднялся.
– Алену-то спрашивал, жених?
– Спрашивал, П-палыч.
– Ну, чего она ответила, догадываюсь.
Стоеросов выпил, посмотрел на жениха грустно и серьезно.
– Сестренку мою не обидишь, знаю. А если в Поммерн увезешь, так оно и лучше будет. Нравы у нас пока что диковатые, как известно…
Тут Свиристел страдальчески поморщился.
– Слушай, – сказал он. – Если мальчонка у вас получится, назови Павлушкой, лады? В честь родителя моего. А то и не знаю, смогу ли сам уважить.
– Т-так вы согласны? – запинаясь спросил барон.
– Я-то?
Свиристел отвернулся, смахнул что-то с бороды, и вдруг рявкнул:
– Аленка! Где ты там прячешься?! Ну-ко, озорница, стань перед мужем своим!
* * *
За дверью послышались торопливые шаги.
Алена вошла, низко кланяясь. Нарядная, в лучшем своем сарафане, пахнущая иноземными духами. С косой, заранее уже упрятанной под платок.
На вытянутых, дрожащих руках, несла она бархатную подушечку, а на подушке – символ женской покорности. Злую, змеей свернутую плеть.
Просвещенный померанский барон ужаснулся.
– Алена Павловна! Голубка моя, да как вы могли подумать-то такое…
– А ты не спеши, не спеши, Альфред, – вдруг захохотал Стоеросов. – Пригодится еще!
Потом повернулся к Алене и сказал:
– Ну что, сестренка? Откомандовалась?
– Спасибо тебе, Свиристелушко, – кусая губы, сказала Алена. – Век молиться за тебя буду! Скучать буду…
Она заплакала, уткнулась в братину грудь и тихо спросила:
– Прошка сказывал, что имение ты продал. Уедешь теперь?
– Теперь-то да, теперь-то что? Можно.
– Ох, слава те, господи! Услышал молитвы… А к нам вернешься? Обещай!
– А чего? Вернусь, – сказал Стоеросов. – К вам – вернусь. Запросто. Только не с той стороны, куда ухожу.
Обенаус покачнулся.
– С любой, Свиристел… Ну что тебе сказать? Покуда я жив, мой замок – твой дом. Только вот что…
– Что?
Обенаус качнулся сильнее, вцепился в плечо нового родственника и сообщил, что после кавальяка, шериса и стоеросовки пить больше не сможет.
– Да уж, зятек, – сочувственно кивнул Свиристел. – И не стоит. Впрочем, Аленка особо-то и не позволит, присмотрит она за тобой.
– Давайте посидим на дорожку, – предложила Алена.
И они сели. А Прошка выскочил, закрыл за собой дверь и плотно прижался к ней спиной.
– Господи, господи, – бормотал он. – Ну пошли ж ты и мне кого-нибудь. Всех, ну вот всех сегодня люблю. До ужаса! А поцеловать некого…
И тут он увидел Кликуна.
– Ба! Есть, значит, кого. Ах ты ж… скотина безрогая! Ну, ты и тупой же ты угол. Ах ты ж… тригонометрия!
