– Праздник, как же, – проворчал Абросим. – Черт бы побрал такой праздник! А кто там с тобой?
Обенаус приподнял мокрую шляпу.
– Вот те на… – пробормотал Абросим. – Господин барон! Щас, погодите, псов уйму.
Через короткое время звякнули засовы.
– В самом деле – в гости? – изумлялся Абросим.
– А вот, – Прошка распахнул плащ и показал торчащие из карманов бутылки. – Что, примете?
– Убедительно. Ну, коли не боитесь… Хозяин, конечно, рад будет. Сидит один, сыч сычом, от Алены отбивается.
Прошка оглядел пустой двор.
– А где остальные?
– Бабы, да те, кто послабже, – все сбегли. Остальные спят.
– Спят? – удивился Обенаус. – В такое время?
– Ну да. До полуночи еще далековато, ваша милость. Самое время поспать. А то потом уж не поспишь, когда толпа хлынет.
– Это точно, – подтвердил Прошка.
– Все-таки мало я вас знаю, – признался посол. – Хоть и происхождение общее.
– Так и мы вас не лучше знаем, господин барон. И на кой черт границы устраивают? – посетовал Абросим, запирая калитку. – Жили бы лучше так, как земляне, прародители наши, поживали. Вместе, одним миром. Ан – нет, куда там! Поразбрелись все, отгородились.
– Да вот, без ссор не умеем, Абросим Махмудович. Одичали.
– Вот и я говорю, – вздохнул сторож. – Одичали. Господин барон, извините, проводить не смогу. Вы идите прямиком на красное крыльцо, там двери еще не закладывали. Милости просим! А мне тут присматривать надо. Потому как и впрямь одичали…
* * *
В широких сенях, кто на лавке, кто на сундуке, а кто и прямо на полу, действительно спали крупные бородатые мужики. Самые надежные, не привыкшие по кустам разбегаться. Вся Свиристелова гвардия, с которой хозяин прошел и огни, и воды, и сытны огороды.
У стен вперемешку стояли кистени, пики, бердыши. На гвоздях висели разнообразные сабли и ружья. Были в этом арсенале и четырехфунтовая померанская пушка, и магрибская картечница, и пара морских фальконетов на вертлюгах; однако всю эту артиллерию сгребли в угол и применять, похоже, не собирались.
Один из спящих лениво открыл глаз.
– Эй, Федукаст! А где хозяин? – спросил Прошка.
Мужик зевнул, почесал рыжую бороду.
– Да наверху, в горнице своей. С сестрицей все воюет. Времени сколько?
– Десять скоро.
– А, – сказал мужик. – Рано еще.
И перевернулся на другой бок.
Свиристел, как и было сказано, находился в горнице, но уже не только не воевал, но даже и не отбивался. В одной исподней рубахе, мрачный, лохматый, сидел он у окна, поглядывал на толпу за забором, да прикладывал медный пятак к заплывшей скуле. Над ним, уперев руки в боки, возвышалась грозная Алена Павловна.
– Ехала б ты к тетке Авдотье, – уныло сказал Стоеросов. – Или к Евдокии, они ж тебя любят.
Видимо, не в первый раз уж предлагал.
– Я те поеду, щас вот прямо запрягу и поеду, – тихим от ярости голосом отвечала Алена, – но только с тобой, с главным дурнем Стоеросовым!
– Еще чего. Я добро не брошу.
– Не только добро, ты у меня, петушина, про все свои пики да ружья враз перезабудешь! А иначе…
Тут Алена Павловна случайно взглянула в открытую дверь, сильно смутилась и сразу переменила тон.
– Ох, Альфред, это вы?
– Простите, мы без предупреждения, – сказал Обенаус, снимая мокрую шляпу.
Свиристел повернулся. Некоторое время рассматривал пришельцев одним глазом. Потом присвистнул и встал.
– Тю! Барон? Вот не ожидал. Да ты весь мокрый! Тебя что, тоже в Теклу сбросили?
– Нет, в бочку.
– О! Да кто же?
– Егудиил постарался.
– Вот странно. Мужик вроде серьезный. Чего это он вдруг?
– Да так надо было.
– По дипломатическим соображениям?
– Вот именно, – поежился посол.
Стоеросов рассмеялся.
– Хочешь горячего чаю?
– Какой там чай! Я и впрямь несколько продрог. Прошка вот вина прихватил. Выпьем?
Свиристел оценивающе глянул на бутылки.
– Что такое, шерис?
– Нет. Бонси урожая восемьсот пятнадцатого года.
– Э! Бонси. Это ты лучше Аленке подари, любит она вашу сладость.
– Извините, Альфред, – краснея, сказала Алена. – Я на минутку вас оставлю.
– А, – усмехнулся Свиристел. – Иди, иди, прихорашивайся.
Алена стала совсем пунцовой, стрельнула в брата гневным взглядом, но при гостях сдержалась, ничего не ответила. Вместо этого выбежала, придерживая пышные, бауценской моды юбки.