Однако когда крошка Уолли немного подрос, его стали интересовать уже другие вещи. Карты и атласы с голубыми океанами; статуэтки бога Мососа, вырезанные из душистого дерева; рисунки неведомых берегов с хищными рептилиями; круглая штука, умеющая предсказывать погоду; бронзовая труба, с помощью которой можно было запросто разглядеть не только все, что творится в саду у соседей, но и увидеть, который час на башне мэрии.
– Хочешь услышать море? – однажды спросил отец.
– Что за вопрос, сэр! – удивился крошка Уолли.
И услышал. В большой розовой раковине со страшного пиратского острова Пепрос.
– И много там таких раковин? – деловито спросил Уолтер.
– Да. Там много чего. Там еще кукаду живут, – сказал Мак-Магон-старший.
– Кто это?
– Это такие кукующие попугаи ростом с собаку и с угрюмым характером.
– С собаку-у?
– Честное капитанское.
– А почему у них угрюмый характер?
– Не знаю. Быть может, из-за того, что кукаду питаются епескудами.
– О! А это еще что?
– Не что, а кто. Епескудами называются такие змеи, которые зарываются в песок. Весьма недружелюбные существа.
– Ядовитые?
– Нет, и это их очень злит.
– Пап, а ты возьмешь меня в плавание?
– Охо-хо. В плавании нужно много работать, Уол.
– Ну, так я и буду работать. В чем дело-то?
Отец улыбнулся.
– Хорошо, возьму. Годика через два, если тебе не расхочется.
– У! Через два… А почему не сейчас?
– Сейчас мама не разрешит.
– Как – не разрешит? Ты же в доме главный!
Отец почему-то рассмеялся.
– Нет, это на корабле я главный. А в хорошем доме Должна командовать хорошая женщина.
– А у нас хороший дом?
– Превосходный.
– А как узнать, что дом хороший?
– Очень просто. В хорошем доме хочется поменять шпагу на тапочки.
Этого Уолтер понять не смог, поэтому решил спросить о другом, о главном.
– А раньше, чем через два года никак нельзя?
– Категорически.
– Ну, через два года ты забудешь.
– Нет, – очень серьезно сказал отец. – Не забуду.
* * *
И не забыл. В двенадцать лет во время летних каникул Уолтер впервые уходил в рейс на трехсоттонной баркентине «Присцилла», личной яхте графа Бервика. Яхте, которой командовал Джон Мак-Магон-старший.
Несколько дней «Присцилла» простояла в порту, дожидаясь ветра. За этот срок Уолтер в сопровождении вестового матроса облазил судно от штевня до штевня и от киля почти до клотика самой высокой мачты. По нескольку раз он заглянул во все помещения судна, не исключая и святая святых – крюйт-камеру. И уже перед самым выходом в плавание успел смертельно перепугать миссис Мак-Магон, которая вдруг увидела сына на марсовой площадке в добрых тридцати метрах над палубой.
После этого случая отец, хмурясь и улыбаясь, объявил, что работу с парусами Уолтер будет осваивать в следующем году. А до тех пор «топтать рангоут» ему запрещается.
Уолтер возмутился.
– Да что же это такое, сэр! Мама уже и на корабле командует? Так не пойдет!
– Разговорчики прекратить, – сказал капитан. – И на будущее запомни: приказы не обсуждаются.
– Да, сэр, – без энтузиазма согласился Уолтер. – А приказы отдавать приятно?
– Не очень. Каждый приказ унижает человека, поскольку заставляет его повиноваться.
– Тогда зачем ты стал капитаном?
Отец задумался.
– Ну, для других дел я гожусь еще меньше.
– Э, – сказал Уолтер, – такой ответ годится еще меньше. Я же серьезно спрашиваю.
Отец взъерошил его шевелюру. Потом взглянул на вечернее небо, в котором розовели перистые облака.
– Серьезно? По-моему, море, ветер и парусный корабль – это самое прекрасное сочетание на свете. Держи глаза открытыми, сам все поймешь. А сейчас иди спать, завтра уходим.
– Так ветра же нет.
– Утром будет тебе ветер.
* * *
Как сказал отец, так и произошло. Ветер задул на рассвете. Часом позже из своего замка прибыл молодой лорд Саймон. Вскоре «Присцилла», расправив паруса, выпорхнула в озеро Нордензее. И привычная жизнь окончилась. Отдалилась вместе со стенами и башнями Барлоу.
Все кругом находилось в непрерывном движении – яхта качалась, за кормой тянулся след потревоженной воды, матросы либо «выбирали», либо «травили» многочисленные снасти. На мачтах трепетали флаги. В небе плыли облака, ниже летали птицы. Устойчивой опоры под ногами больше не существовало. Палуба постоянно меняла свой наклон, так что пройти по ней можно было только причудливым зигзагом и только с полусогнутыми коленками. На свете не осталось ничего неподвижного, – даже сам горизонт потерял незыблемость, мерно вздымаясь и опускаясь под шум и плеск за бортом. А когда яхта миновала пролив между островами Бреджер и Осеннис, ветер «засвежел», загудел в туго натянутых парусах, завыл в камбузной трубе, пузырями раздул матросские робы.
