— Не могу поверить. Он же был законченным антисоветчиком. Русские сами хотели его не только из депо уволить, но и…
— А ну, живо одевайся и придумывай правдоподобное объяснение этой катастрофе! — командует Штралендорф.
Он не находит нужным сообщить Вольфу об уже состоявшимся разговоре с начальником гестапо штурмбаннфюрером Хассельманом. И штурмбаннфюрер, и шеф депо были против замены немецкого машиниста русским, но Штралендорф, пользуясь властью старшего военного начальника на станции Вязы, настоял на этом.
Риск, конечно, был большой, но и награда была бы немалой, если бы эшелон пришел вовремя. Он знал это от тестя своего, фон Гроссе, с которым имел в тот день телефонный разговор. Полковник сам учил его смело брать инициативу в свои руки и дерзать. Вот пусть теперь и выручает из беды. У него всюду большие связи, в том числе и в гестапо.
Ну а этот болван Вольф, видимо, тут ни при чем. Тоже хотел, конечно, выслужиться. Нужно его как следует проучить, но спасти от гестапо. Нельзя терять такого преданного человека. Больше ведь и не на кого тут опереться. Какой бы он ни был, а все-таки чистокровный немец. Штралендорф лично проверил его документы.
Командир партизанского отряда «Гитлер капут!» Микола Голова является на встречу с Михаилом Мироновичем только на третий день. Он, оказывается, гораздо моложе, чем ожидал Щедров. Не старит его даже густая партизанская борода.
«Никак не больше тридцати», — решает Михаил Миронович. А Голове на самом деле уже около сорока. Но голос у него молодой, звонкий.
— Ну, будем знакомы, товарищ Щедров! — протягивает он руку Михаилу Мироновичу. — Извините, что так долго ждать заставил. Не хотелось с пустыми руками к вам идти. Да вот пришлось…
— Как это понимать? — настораживается Щедров, уже догадываясь, в чем дело.
— Без обещанных мин. Выследили нас полицаи, и немцы неожиданно нагрянули на лагерь. Едва успел людей унести, а склад с минами и взрывчаткой карателям достался. Понес наш отряд большие потери и в людях. Мы хотели поправить дело нападением на немецкий склад боеприпасов, среди которых была и взрывчатка, — переведя дух, продолжает Голова. — Но и тут нам не повезло. Пока изучали обстановку и подступы к этому складу, немцы погрузили его на машину и увезли в сторону фронта. Что теперь делать, сам не знаю…
Щедрову хочется сказать: «Чертовски подвели вы нас, товарищ Голова», — но вместо этого произносит успокаивающе:
— Что поделаешь, на войне как на войне, особенно на партизанской. Конечно, мины нам сейчас вот как нужны! — проводит он ладонью поперек горла. — Вчера пошел под откос первый фашистский эшелон. Подорвался на минах, установленных саперами на перегоне Вязы — Чичково перед отходом наших войск. Теперь бы снова заминировать этот участок. Не дать им возможности подбрасывать по железной дороге войска на Москву.
— А они разве уже близко от Москвы?
— Километрах в трехстах, но рвутся изо всех сил. Мой радист хорошо знает немецкий. Они теперь во всех своих передачах говорят о взятии Москвы как о решенном деле. Гитлер объявил уже, что устроит на Красной площади смотр своим войскам.
— Да никогда этому не бывать! — возбужденно восклицает Голова. — Пусть не треплются гады проклятые! А взрывчатку мы вам раздобудем. Я уже обо всем в штаб партизанского движения сообщил. Не избежать теперь нахлобучки, но взрывчатку они вам обязательно пришлют…
— Боюсь, что сейчас это не так-то просто, — вздыхает Щедров. — Вам ведь заблаговременно ее забросили, а нам теперь через линию фронта придется ее переправлять. Самим надо бы что-то предпринять.
— Уж который день ломаю над этим голову. По шоссейным дорогам все время идут разные грузы. Мои разведчики сообщают, что на многих машинах ящики с минами и взрывчаткой. Атаковать бы какую-нибудь из автоколонн — так ведь сил маловато. А у них на каждой машине охрана. Да и машины на таких скоростях идут — разве их остановишь?
— А что, если заминировать какую-нибудь дорогу? — спрашивает старший сержант Кручина, присутствующий при разговоре Головы с Щедровым.
— Это облегчило бы задачу, но чем? — спрашивает Голова. — Даже толовой шашки ни одной нет, не говоря уже о минах.
