Он сидел, застыв, как изваяние, и она, больше не в силах этого вынести, сказала:
— Может, хватит?
И поразилась своей просительной интонации.
Тотчас его волосы упали на спину и плечи, когти втянулись, лицо стало обыкновенным.
— Ну как? — спросил он.
— По-твоему, это весело?
— Ты его узнала?
— Кого — его?
— Кого я изобразил.
— Так ты ещё кого-то изображал? Нет, я с такими знакомств не вожу.
— Ну ладно, — легко сказал Кан, встал и начал одеваться.
— Ты уходишь? — не поняла Саар. Кан кивнул, быстро собрался и уже у двери обернулся к ней.
— Скажи, — начал он, — а ты можешь принимать только такой облик?
Саар почувствовала себя уязвлённой.
— Что это значит — только такой? — Она села на кровати. — Да, только такой. Я женщина, и мои облики женские. Если тебе нужен член, иди к матросам, а если хочешь животного секса, тут где-то бегает кот.
Кан был слегка ошарашен такой реакцией, и Саар подумал, что она, пожалуй, перегнула палку.
— Извини, — сказала она, — но женщине нельзя говорить, что она плохо выглядит.
— Я не говорил, что ты плохо выглядишь, — возразил Кан. — Это ты так интерпретировала мои слова. Я всего лишь имел в виду, одна у тебя личина или несколько?
— Ты хочешь другую? Эта не в твоём вкусе?
— У меня нет вкуса. И да, я был бы не против, если бы ты каждый раз выглядела как-то иначе.
— Хм. — Саар задумалась. Никто и никогда не предлагал ей менять личины для каждой встречи, но не все мужчины знали, что имеют дело с магическим обликом, и далеко не все удостаивались второго свидания. — Посмотрим, — ответила она.
Он ушёл. Саар легла досыпать, и там, на границе яви, полудрёмы и сна вдруг поняла, кого только что видела. Кан изобразил его гротескным — статуи и иконы в святилищах выглядели иначе, — но теперь она его узнала, и её прошиб холодный пот. Думать посреди ночи о том, что это могло означать, было невыносимо, и Саар загнала себя в сон без видений, чтобы не думать, зачем Кан показал ей того, кому она была посвящена, кому служила своей жизнью и делами, и кого по какой-то странной слепоте не узнала, хотя должна была — владыку Теней и Времени, Кроноса. Сатурна.
Этой ночью они приказали Балгуру не усыплять их — он только снял усталость, облегчил боль и принёс еды, которую приготовил на камбузе. В отличие от «Цзи То», кок «Грифона» отнёсся к фамилиару спокойно, тем более что существо всегда молчало и брало самую простую еду, не требуя для руководителей экспедиции ничего особенного.
Они лежали в полной темноте — в их комнате не было иллюминаторов. Они думали о многом: об уравнениях, описывавших «трубу», по которой двигался корабль; о результатах картирования мозга и странной активности зрительных участков; но больше всего — о словах Томы. Они понимали: чтобы стать пророком, недостаточно предполагать, как будут развиваться те или иные события. Они не могли увидеть все варианты, что исходили от каждого из них, и второе поколение, и третье, и остальные, расходящиеся, подобно ветвистому фракталу. В отличие от Томы, они даже не знали, какие события первого поколения теоретические, а какие реально возможны.
Братья впервые стали свидетелями того, как Тома раскрывает увиденное во время транса; кроме Саар, мало кто слышал её рассказы. Однако с Саар было легко, а братьев она боялась и потому рассказывала неуверенно, с запинками, подбирая слова и стесняясь незнания терминов. Она говорила, что дома любая ситуация ветвится активно и на огромное число поколений, однако это происходит только в теории, а на практике чаще всего реализуется либо самый простой вариант, требующий наименьших затрат энергии, либо самый выгодный, пусть и энергетически дорогой. Небольшой процент приходится на «случайности». Здесь же, в аномалии, факторов влияния слишком мало, и реальные события ветвятся недолго, в конечном итоге сходясь обратно и образуя всего три исхода.
— Но дело в том, — продолжала она, — что все события, которые я видела, были связаны со мной. Дома это совсем не обязательно, а здесь получилось только так. Например, вы спрашивали о команде «Эрлика». Возможно, она жива, но я побываю на его борту с большей вероятностью, чем нет, и никого там не встречу. У нашего путешествия всего три окончания. Мне открылось не больше двадцати последних ветвей, из которых шесть ведут к одному исходу, десять — ко второму, и четыре — к третьему. Ещё есть узлы расхождений. — Она помолчала. — Эти узлы — самые неприятные места. В них сходятся разные ветви каждого поколения, и у одного поколения может быть несколько таких точек. Из них появляются ветви следующего. В зависимости от выборов, совершённых в этих узлах, мы реализуем один из трёх исходов.
