Братья смотрели на изображения не дольше десяти секунд, потом Франц сказал:
— Давай сегодняшние.
Секунду экран оставался чёрным, а потом вспыхнул всеми цветами радуги.
На картах мозга Евы, сделанных в течение последних суток, заполненные цветом пространства пылали в несколько раз ярче, чем на снимках первой серии. Магистрали, подсвеченные оттенками синего и голубого, тянулись в глубине структуры, пучками и нитями расходясь к коре. Ярче всего светил затылок, зрительная зона коры и ведущие к ней пути. Братья ошеломлённо рассматривали изображения; Франц — недоверчиво, Джулиус — с восторгом.
— Ева! Ева! — наконец, позвал он.
— Что скажешь? — спросила она.
— Чёрт, что творится у тебя в голове?
— Не имею представления. И думаю, это творится не только у меня, — она помолчала. — Завтра картирую Вайдица.
— Слушай, твоя зрительная зона просто с ума сходит с четырёх до пяти. Что ты в это время делала?
— Поднималась на палубу, — ответила Ева. — Моторные области не затронуты, ну это и понятно. Слуховые более-менее. Вот зрительные — это да. Вход увеличился в разы.
— Мы получаем столько информации, что нас должно постоянно глючить…
— Такая сенсорная перегрузка отключила бы тебя в два счёта, — сказала Ева. — Процессор должен был давно перегреться и зависнуть, но этого не происходит. Если бы не снимки, мы бы ничего не узнали. Мы что-то видим, но сознание эту информацию почему-то не получает.
— Туземцы не видели больших кораблей. Наш мозг воспринимает только то, что ему знакомо, что он может различить. И много фильтрует даже там, дома. Он умнее нас, нет? Или коварный лжец?
— Умнее, — повторила Ева. — Кликните на любой, посмотрите динамику.
Франц выбрал самый яркий снимок, и перед братьями появилось динамическое изображение, словно выпрыгнув с плоского экрана. Трёхмерная иллюстрация неторопливо вращалась над раскрытой на столе светящейся клавиатурой. Затылок полыхал зловеще алым. Зрительные пути сияли светло-голубым. Все структуры, отвечающие за визуальное восприятие, были активны, словно Ева наблюдала тысячи калейдоскопических галлюцинаций, изо всех сил стремившихся, чтобы она их осознала.
— Как это получилось? — спросил Джулиус, протягивая руку и касаясь проекции. — У нас ведь нет 3D-преобразователя. Или есть?
— Нет, — ответила Ева. — У нас его нет. Разве ты видишь где-нибудь линзу?
— Ева, — сказал Франц, — перед нами крутится трёхмерная модель, которая возникла сама по себе? Без всяких линз?
— Да. Я тоже её видела. И Вайдиц. Но это глюк, Франц. Это происходит с любой 3D-моделью. Она выскакивает с экрана, она выскочит с листа бумаги, если вы её там нарисуете. Просто до сих пор мы этого не делали. Довольствовались таблицами и прочими схемами.
— Понятно, — проговорил Франц, отнеся это замечание к объяснению Евы, а не к самому явлению.
— Ещё кое-что. Мы здесь почти неделю, и завтра я начинаю собеседования. Через часок скину вам расписание. Пожелания какие-нибудь есть?
— Не забудь нас и капитана, — сказал Джулиус, всё ещё рассматривая вращающийся мозг, чья цветовая гамма менялась в зависимости от активности участков. — Корабельная субординация тебя не касается. Но нас в расписание не включай, не предупреждай заранее. Пусть это будет приятная неожиданность. — Он на минуту смолк. — Больше ничего не хочешь нам сказать? Есть идеи, почему такая загрузка идёт в фоновом режиме? Почему то, что мы видим, вообще никак на нас не влияет?
— Или влияет, — предположил Франц, — но мы этого не замечаем.
— Или замечаем, — сказала Ева, — но не понимаем, что.
