Хоть сыр Замухрышка и любил, но ему всё время хотелось молока, а вот молока Шебаршана принести не могла.
– Так ты приносишь оттуда еду, потому что прогрызла дыру в кладовку? – удивился Замухрышка.
– Ну конечно! – приосанилась Шебаршана. – Я всегда так делаю, если нельзя куда-нибудь пробраться иначе!
– А молока там нет?
– Конечно, есть. Там и сметана есть. Но ни молока, ни сметаны я тебе принести не могу. Такими вещами можно полакомиться только на месте, да и то, если их оставляют в невысоком кувшине и не слишком плотно закрывают крышкой.
– Ой, я так хочу молока! А ты не можешь хоть разок взять меня с собой в эту кладовку?
– Не знаю, – Шебаршана с сомнением оглядела Замухрышку, – я думаю, ты вряд ли пролезешь в эту дыру. Да и до самой дыры ещё надо карабкаться почти по отвесной стенке.
– Но я ведь должен когда-нибудь научиться сам себе добывать пищу, – возразил Замухрышка, умоляюще глядя на Шебаршану, – не могу же я всегда сидеть в подвале, здесь темно и скучно!
– Да, конечно, – почему-то грустно согласилась Шебаршана, – ты растёшь и ты не крыса, чтобы всю жизнь прожить в подвале рядом с нами. Кошки – домашние животные, и лучше всего они себя чувствуют среди людей. Придёт день, и ты обязательно вернёшься к людям.
– Я?! Нет, я не хочу, я лучше останусь с тобой! Как я могу вернуться к людям, если они меня выкинули из дома? – горячо запротестовал Замухрышка.
– Ну, как я тебе уже говорила, не все люди не любят кошек. В этом доме только Глафира их терпеть не может. А есть дома, где кошкам так хорошо живётся, что они не согласились бы променять такую жизнь ни на какую другую. Их вкусно и сытно кормят, расчёсывают, лечат, ласкают. Не то что нас, – с лёгкой обидой заметила Шебаршана. – Впрочем, мы и сами не больно-то нуждаемся в людской любви. Просто живём по соседству, потому что рядом с людьми нам, крысам, всегда есть чем поживиться.
А тем временем в большой комнате дома на диване сидела девочка Надя с перевязанным горлом и наблюдала, как её тётя Глафира носится из угла в угол, наводя порядок. В доме уже всё блестело, но Глафира никак не могла остановиться в своём рвении и, сдувая последние пылинки, сама выглядела весьма неопрятно: испачканный фартук, нечёсаные волосы как попало собраны в жиденький пучок на макушке. Однако Глафира в приподнятом настроении, потому что ждёт на смотрины жениха и от радости даже исполняет какой-то странный танец, потрясая половой щёткой с жалкими остатками щетины и размахивая шваброй, на которой флагом развевается дырявая тряпка. Надя заливается смехом, а тётя Глафира ещё и припевает:
Ах, у доблестной Глафиры
В поломойской тряпке дыры,
Стёрлась щётка до предела,
Чтобы всё вокруг блестело!
Об подушки, одеяла
Выбивалку я сломала.
Ах, как много пыли в мире,
Нету отдыха Глафире!
Глафира подтанцовывает к зеркалу и отскакивает назад, быстро меняясь в лице. Бросает взгляд на часы и начинает в панике метаться. Но поздно – в дверь уже стучится жених. Надя встаёт с дивана:
– Тётя Глаша, там кто-то пришёл! Это, наверное, тот гость, для которого ты делала торжественную уборку!
Глафира, не успевшая привести себя в порядок, суетливо подбегает к двери, потом бежит назад, но опять возвращается:
– Ох, пришёл! Уже пришёл, а я… Всё, некогда переодеваться, а то ещё уйдёт!
Глафира опрометью бросается к двери и резко её открывает. На пороге солидный дядечка в шляпе, с букетом цветов.
– Здравствуйте, я по брачному объявлению. Мне бы госпожу Глафиру…
– Это я! Я! – нетерпеливо и радостно восклицает Глафира.
При виде чумазой Глафиры жених падает в обморок.
Между тем Замухрышка, наслушавшись рассказов Шебаршаны о крысиной жизни, начал сожалеть, что он родился котом. Однажды он даже с горечью воскликнул:
– Как жаль, что я не крыса! Ну почему я обязательно должен стать котом? А если я не захочу превращаться в него, то, может, я смогу превратиться в крысу?
– Нет, в крысу тебе никогда не превратиться, как бы ты ни старался! – рассмеялась Шебаршана. – Каждый должен стать тем, кем он родился. Тебе суждено стать котом. Другое дело, каким котом ты станешь.
– Как это? – удивился Замухрышка.
