Когда он находился в «месте, где было чисто»!
Только найти его оказалось страшно трудно. Он тогда был так запуган — в тот раз, когда выходил оттуда вместе со сторожем. Он не знал, где оно находится. А еще, как сказала сама сестра Карлотта, сторож-то мог жить и далеко от «места, где было чисто». Так что все, на что могла надеяться Карлотта, следуя по тропе, уходящей в детство Боба, это найти квартиру сторожа или, вернее, то место, где он жил три года назад. И даже найдя сторожа, что можно было извлечь из его слов?
Он мог бы рассказать, где находилось «чистое место», вот и все. А больше ничего. И тогда Боб понял: сестре Карлотте очень хочется узнать, откуда взялся он — Боб.
Узнать, кто он такой на самом деле. Только… Он же знает, кто он такой. И Боб попытался внушить это Карлотте.
— Я — вот он. И я такой, какой есть в действительности. Я никем не прикидываюсь.
— Я знаю это, — воскликнула она, смеясь и обнимая его, что ему, в общем, понравилось. Это было приятно. Когда она сделала это впервые, он просто не знал, куда девать руки.
Тогда она показала, как он должен обнять ее за шею. Когда-то он видел, как маленькие дети с мамами и папами делают то же самое, но всегда считал, что они просто хватаются так крепко за родителей, чтобы не упасть на землю и не потеряться на улице. Боб не знал, что так делают, чтобы стало приятно. У сестры Карлотты на теле были места жесткие, а были и мягкие, так что обнимать ее было странно. Он припомнил обнимающихся и целующихся Недотепу и Ахилла, но целовать Карлотту Бобу не хотелось. Даже после того как он привык обниматься, то и тогда делать это ему не слишком хотелось.
Правда, обнимать себя он ей разрешал. Но сам обниматься не стремился. Вернее, ему это в голову не приходило.
Он знал, что иногда сестра Карлотта обнимает его, когда не хочет ему объяснить что-то. Это Бобу было особенно противно. Она, например, не захотела объяснить ему, почему ей так хочется найти «чистое место». Вместо этого она обнимала его и говорила «ах ты, малыш» и «ах ты, бедняжка». Все это могло означать только одно: дело было гораздо важнее, чем хотела показать Карлотта, а самого Боба она считает глупым и невежественным, таким, которому даже пытаться объяснять не стоит.
Он снова и снова старался что-нибудь припомнить, но теперь уже кое-что скрывал от сестры Карлотты, потому что и она не была с ним откровенна, а справедливость должна быть для всех одинакова. Да, он сам отыщет «место, где чисто»! Без нее! А затем расскажет, если сочтет, что ему выгодно дать ей знать об этом. Что, если она узнает что-то плохое для него?
Вдруг она снова выбросит его на улицу? Или помешает ему отправиться в ту школу, что находится в небе? Ведь сначала она пообещала ему это, но потом, уже после тестов, которые, по ее словам, были хороши, выяснилось, что Бобу придется провести здесь до отправки в школу некоторое время, пока ему не исполнится пять лет. А может, и больше, так как решение зависит не только от Карлотты. Вот тогда-то Боб и понял, что у сестры Карлотты не хватает сил даже на выполнение собственных обещаний. Поэтому если она узнает о нем что-нибудь плохое, то может случиться так, что она и другие свои обещания выполнить не захочет. Например, обещание защитить его от Ахилла. Значит, узнавать о себе ему надо самому.
Боб опять принялся изучать карту. Рисовал в уме всякие картинки, восстанавливая прошлое. Разговаривал сам с собой перед тем как заснуть, вспоминал лицо сторожа, комнату, в которой тот жил, ступеньки лестницы, на которых стояла та злющая дама, которая орала на них.
В один прекрасный день, когда Боб решил, что вспомнил достаточно много, он отправился в туалет — ему нравились туалеты, нравился звук спускаемой воды, хотя и пугала мысль: куда все-таки уносит вода все, что лежит в унитазе? Вместо того чтобы вернуться в комнату для занятий, он прокрался по коридору и добрался до двери, которая выводила прямо на улицу. Никто его не задержал.
И тут же понял свою ошибку. Он так сильно старался вспомнить место, где жил сторож, что совершенно забыл, что не знает, где на карте находится тот дом, где живет сейчас он сам. Во всяком случае, это была совсем другая часть города, не та, которую он знал хорошо. Больше того, это был совсем другой мир. Вместо улиц, набитых людьми, идущими пешком, толкающими перед собой коляски и тележки, едущими на мотоциклах и на роликах, здесь тянулась широкая пустая дорога, а машины стояли только вдоль тротуаров. И ни одной лавки. Только жилые дома, офисы, жилые дома, переделанные в офисы с маленькими табличками на дверях. Единственное здание, не похожее на другие, — дом, из которого он только что вышел: мощное, приземистое, куда больше окружающих домов. И при этом вообще без вывески.
