Это означало, по-видимому, что действительность была всесильна — она подминала под себя приезжего, с какими бы правилами он сюда ни заявлялся.
Но право же, сейчас Светлова, глядя на пьяного Кудинова, не знала, что лучше: когда человек трезв и понимает, что говорит, и не несет всякий бред, но при этом хорошо контролирует себя и, если не хочет, не проговорится!.. Или когда он вот такой: расскажет обо всем, что ни спросишь. Даже о самом, так сказать, сокровенном. Что было и чего не было!..
При взгляде на Кудинова невольно приходили на ум строчки из “Жуд-Ши” — про “три периода”.
Как там? В первом периоде опьянения теряют благоразумие и стыдливость, стараются сохранять спокойствие И воображают, что говорят правду.
Во втором делаются похожими на взбесившихся слонов и совершают безнравственные и безрассудные поступки.
В третьем теряют сознание, падают, как мертвецы, и решительно ничего не помнят.
К счастью, Кудинов еще не добрался до второго и тем более до третьего периода. Но стоило ли радоваться, что он уже достиг первого, когда воображают, что говорят правду?
— Алексей Борисович, “Огонек” вам давно принадлежит? — поинтересовалась Светлова, заставив выпить Кудинова две чашки очень крепкого кофе.
— Огонек? — Кудинов уставился на Светлову, как баран на новые ворота. — Какой еще, на хрен, огонек?
— Кафе “Огонек”. Или кафе-харчевня — как вам больше нравится…
— А-а.., кафе! Много будешь знать — скоро состаришься. А ведь не хочется, правда?
— Пока не знаю.
— Огонек, говоришь… — Кудинов ухмыльнулся. — Заметьте, как Леша Кудинов нужен — пожалуйте, Лексей, к нам на огонек… А как Леша больше не нужен — проваливай, Кудинов, никакого огонька. Жизнь — подлая штука. А все женщины одинаковы. И такие же подлые, как жизнь… И я вам вот что скажу… А может, и хорошо, что так все вышло? Я ведь…
Он наклонился к Аниному уху:
— Боюсь! Поняла? Натурально боюсь!
— Кого вы боитесь, Алексей Борисович?
— Кого… Ха-ха.., так тебе все и расскажи. Кого Алексей Кудинов боится, он никому никогда не признается, — пробормотал Кудинов.
И вдруг вскочил на ноги и заорал:
— Я боюсь? Да ты что?! Никого я не боюсь! Всех замочу, если что!
Конечно, белая глина на подъезде к “Огоньку” реально свидетельствовала о том, что Кудинов может замочить. И если не всех, то многих. Это точно.
Но, глядя на бьющего себя в грудь, качающегося и бесконечно пьяного Кудинова, Светлова мало в это верила.
Но… Анна еще раз напомнила себе: все “впечатления” от человека бывают очень обманчивыми.
Даже если этот пьяный бред — не спектакль… Вполне возможно, что в ином своем состоянии Кудинов и способен на то, во что Светловой не верилось.
В конце концов, она никогда не видела его трезвым. Возможно, в состоянии трезвости Леша Кудинов — само воплощение хладнокровия, собранности, изощренной жестокости и хитроумия!
И вообще… Гораздо более, чем “впечатления”, важны и заслуживают внимания факты.
А факты таковы: Кудинову принадлежит сверхподозрительное и уединенное в лесу заведение — кафе-харчевня “Огонек”.
На подъезде к “Огоньку” — та самая белая глина.
Кудинов — супруг сбежавшей Амалии.
* * *
— Аня! Я должна сообщить вам нечто совершенно исключительное! — Елена Ивановна остановила Аню, как всегда, ухватив за локоть. Но на этот раз ее пальцы, лежащие на сгибе Аниного локтя, были как-то слишком напряженно сжаты. Словно их свело судорогой. Можно сказать, не взяла за локоток, а практически впилась, будто боялась, что Светлова вырвется.
— Что-то случилось?
— Несомненно.
— Что же именно?
— Идемте со мной.
Туровская повела ее по коридору, ведущему к служебным помещениям.
Аня тут, в общем, уже неплохо ориентировалась. Именно здесь находилась комната Немой.
Они действительно остановились возле двери этой комнаты.
И Туровская явно подрагивающей рукой достала связку ключей и открыла дверь.
— Понимаете… Милиция уже осматривала, конечно, после ее гибели эту комнату. Но получается, правда, что они увидели не все…
— Не все?
— Да, я устроила сегодня большую уборку и… Елена Ивановна наклонилась к батарее отопления, просунула между ее ребрами тонкие, изящные пальчики и протянула Светловой блестящую вещичку.
