— Ну, что ж.., хорошо. Я попробую сама встретиться с Кривошеевым, — пообещала Анна.
* * *
Но сначала, обнаружив, что у Богула есть телефон супруги господина Шматрикова В.М., “ехавшего мимо”, Светлова решила недолго думая им воспользоваться.
— Алло!
Ей ответили сразу.
— Госпожа Шматрикова?
— Слушаю.
— Извините за беспокойство.
— Вы уже побеспокоили. Теперь постарайтесь излагать короче.
Светлова вняла совету и совсем кратко поинтересовалась:
— Госпожа Шматрикова, а вы не могли бы приехать к нам?
— К кому это еще к “нам”?
— К нам, в город Рукомойск.
— Куда-а?!
— В город Рукомойск, — мужественно повторила Аня, сознавая всю чудовищность своей просьбы. Она уже по первым интонациям оценила эту мадам Шматрикову, с мобильником в руке, разговаривающую с ней, может быть, из Парижа, а может быть, из ресторана “Три пескаря”. Интонации тянули на сюрреалистические цены из меню именно этого ресторана… То есть цены, существующие сами по себе, без всякой связи с реальностью.
— А что это за город такой? — все-таки поинтересовалась Шматрикова.
Аня поняла, что мадам старается быть вежливой.
— Это город, где произошло исчезновение вашего супруга.
. Аня постаралась ответить как можно официальное: не “исчез”, а “произошло исчезновение”, чтобы хоть таким-то образом повлиять на сложную даму.
— А где это? Город Руко.., что?
Аня поняла, что объяснять ей географическое положение города Рукомойска довольно бессмысленно. Госпожа Шматрикова никогда не приедет в этот город, даже если ей прислать поводыря и эскорт мотоциклистов.
Город Рукомойск и госпожа Шматрикова существовали даже не на разных планетах — в разных измерениях.
И сколько бы Аня ни старалась, дальнейший разговор будет состоять из “а кто это?”, “а что это?”, “а где это?”, “а зачем это?”, и так далее, и тому подобное.
— А можно мы к вам приедем? — предложила Светлова, в общем-то совсем не рассчитывая на успех.
— Кто это — мы?
— Мы — это представители правоохранительных органов города Рукомойска.
Было слышно, как в трубке фыркнули в ответ на эту усложненную словесную конструкцию.
Что ж.., получи, Анюта!
— Вообще-то вы довольно смешливы, — позволила себе обидеться Светлова. “Для вдовы”, — добавила она про себя.
— Нет, но… Девушка, не обижайтесь… Но… А куда вы приедете?
— К вам.
— А где я сейчас, как вы думаете, милая девушка? Я говорю с вами по мобильному — и сама не знаю, где я через полчаса буду. Куда вы приедете, хотела бы я знать?
"Я бы тоже не отказалась”, — уныло подумала Светлова.
— Но все-таки.., можно? — упорно повторила она.
— Не можно.
— Ну, ладно. Давайте поговорим по телефону?
— Мы и так с вами говорим по телефону. Но вы еще ничего толком не сказали, хотя мы потеряли уже кучу времени.
"И денег!” — хотелось добавить Светловой, но она понимала, что для Шматриковой это “не вопрос”.
— Что мог делать в нашем городе… — Аня уже и сама не заметила, как у нее появилось это “нашем”, — ваш муж?
— В вашем городе?
— Да.
— Что мог делать в вашем городе мой муж? — Мадам Шматрикова залилась каким-то странным смехом. — Ни-че-го, — произнесла раздельно по слогам, отсмеявшись вдоволь, смешливая вдова.
И повторила:
— Ничего!
— Но все-таки… Поясните, какова была цель его поездки? Ведь куда-то же ваш супруг ехал?
— Он ехал по делам. Не вижу смысла объяснять, по каким делам, потому что это не имеет к вашему Рукомойску никакого отношения. И он ехал мимо! И уверяю вас, со скоростью не меньше ста километров в час. Мимо! Мимо вашего города! Все?
— Не все… Я бы хотела еще…
— А я бы не хотела. Все.
У Кривошеева тоже был телефон. Но, впечатленная диалогом с госпожой Шматриковой, Аня решила больше не искушать судьбу.
С полсотни километров до городка Путятинска, где проживала до своего исчезновения Галина Кривошеева, Аня доехала за час.
Это был уже и вовсе крошечный населенный пункт. По сути, с единственной — главной! — улицей и некоторым количеством ответвлявшихся от нее закоулков, поросших желтеющими лопухами.
В маленьких, вросших в землю домиках шевелились занавески, когда Анна не торопясь ехала, пробираясь по путятинскому бродвею.
В одном из окошек занавески были подняты — за чистым стеклышком, обнявшись с цветком герани и подперев подбородок кулаком, сидела женщина. С очень круглым и совершенно бессмысленным лицом. Каким-то непостижимо спокойным — на взгляд горожанина, — даже будто бы застывшим. Она смотрела на улицу, на лопухи, на Аню. У нее был вид человека, который подперся кулачком лет эдак сто назад, да и замер в этом положении навеки.
