Монументы и памятники, которыми украшают города, тоже представляют собой символы воспоминаний. Так, в Лондоне недалеко от Лондон-Бридж уходит ввысь колонна, которую называют Монументом. Она должна служить напоминанием о великом пожаре, который в 1666 году уничтожил большую часть города. Этот памятник — символ воспоминания. Но что вы скажете, задавался вопросом Фрейд, о таком лондонском жителе, который и теперь бы стоял перед Монументом и оплакивал пожар своего любимого города, с тех пор многократно отстраивавшегося и представшего в гораздо более блестящем виде, — вместо того чтобы спешить по своим насущным делам?
Подобно этому непрактичному лондонцу ведут себя и невротики. Не только потому, что вспоминают давно прошедшие болезненные переживания. Но и потому, что они аффективно привязаны к ним и не могут отделаться от прошедшего.
— Каково же было прошлое этой девушки? — чуть ли не шепотом спросила Светлова. — Какой же силы были ее переживания?
— Возможно, что-то ужасное, с чем девочке не хватило сил справиться. Видите ли, как известно, невроз — это своеобразный монастырь, в который уходят теперь те, у кого нет сил справляться с жизнью.
* * *
Назвать этот дом развалюхой язык не поворачивался. Справный кирпичный особнячок. Заборчик свежепокрашен, дорожки подметены, сарай крепкий, на большом висячем замке.
Это был адрес дома, в районе Заводи и Чермянки, который разыскал для Ани Богул.
Именно здесь, в этом доме года три назад нашли одичавшую грязную девочку лет пятнадцати, мертвую женщину, грязь и запустение…
Из дома вышла хозяйка и очень решительно направилась к остановившейся у забора Светловой:
— Вам чего?
— Да вот.., смотрю. Сказали, что дом продается.
— Кто это вам такое наболтал? Ничего тут не продается. Сами недавно купили.
— Да?! Ну… Значит, ошибочка вышла…
Аня через плечо хозяйки оглядывала участок.
— Уютно у вас! — похвалила она. — Красиво.
— А как же! Когда руки приложишь — всегда уютно. А вы бы видели, что тут было, когда мы эту недвижимость приобрели!
— А что тут было? — стараясь не выдать своего неподдельного интереса, поддержала беседу Светлова.
— Ужас! Хаос и мерзость запустения! Дом весь заново перестроили. Даже фундамент.
— Даже фундамент?
— Да, представьте.
— А вы ничего такого не обнаружили, когда дом перестраивали?
— Какого “такого”?
— Ну, странного…
— Знаете что, голубушка, — колюче взглянула на Светлову хозяйка особнячка, — а по-моему, это вы странная!
Она захлопнул калитку.
И, бормоча себе под нос классическое “ходят тут всякие…”, стала удаляться в направлении своего славного справного пятистенка.
"Дом новый. А сад старый…” — подумала Светлова, глядя с улицы через забор на кряжистые раскидистые яблони. На некоторых из них еще висели кое-где крупные тяжелые плоды.
— Это антоновка! — подсказал ей старичок прохожий, семенящий мимо. Он заметил, как неотрывно Анна смотрит на эти наливные яблочки, и остановился поболтать. — Они аж до заморозков могут провисеть. Чем дольше, тем лучше.
— Неужели до заморозков?
— А то! Чего мне брехать? Какой смысл…
— И то правда, — согласилась Светлова.
— Вот и я говорю! Такой всегда урожай завидный на этих антоновках. Ну прямо аж ветки гнутся… Страсть какой богатый урожай.
«Стало быть, не нашли ничего странного, когда дом перестраивали, — думала про себя Светлова, краем уха слушая разглагольствования старичка. — Дом новый, а сад старый. И как там сказал опытный товарищ Богул? “Утопленников находят чаще, чем закопанных”? Может, все-таки есть смысл получше поискать закопанных?»
Но нет, пока рано. Ведь ни в чем нет уверенности. Надо посмотреть, что будет на следующем сеансе у Горенштейна. Что еще они услышат от странной красавицы?
* * *
Господин Фофанов между тем не появлялся в Рукомойске уже целую вечность. Ту самую вечность, которую Светлова, напротив, тут уже проторчала!
Да в общем, что ему, этому Фофанову, когда есть наместник — Бобочка. Даже нельзя из-за этого помечтать, что он, Фофанов, о Светловой забыл.
"А где же ваше.., э-э.., начальство?” — время от времени интересовалась Аня у Бобочки. Но Бобочка туманно смотрел вдаль поверх ее головы и оставлял вопросы без ответа.
