Незнакомец поставил посох в угол у двери и снял длинный серо-зеленый плащ с широкими рукавами, пристроив его на вешалке.
— Конечно. Проходите в комнату… Кофе? Чай?
— Лучше, квас, — сказал он бесцеремонно, — Люблю с детских лет.
— Сам не прочь, да нету… — удивился я.
— Проверьте еще раз, там, на второй полке сверху.
Действительно, как и предрек Инегельд, на кухне в холодильнике я обнаружил кувшинчик с ароматным пенистым напитком, но внешне ничто не указывало на его присутствие в доме.
Я изумленно посмотрел на гостя. Инегельд невозмутимо, нагло и просто глядел на меня.
— Для вас, Рогволд, человека вполне образованного, бросить жребий — означает надеяться на слепой случай, или-или. Вы точно знаете, кваса в доме нет. Я же знаю иное: он или есть, или его действительно нет. Улавливаете разницу? Дверь может оказаться либо открытой, либо закрытой — третьего не дано, и нет ничего сверхъестественного в том, что когда я приблизился к вашему дому — кто-то вышел из подъезда мне навстречу. Нет абсолютно ничего необычного и в том, что ваша соседка именно сейчас решила вынести мусор — так я миновал вторую дверь.
— Но мне кажется странным другое, — возразил я ему. — Обычно подозрительная соседка на этот раз пропустила вас мимо себя, внутрь нашего коридора, не сказав ни слова.
— Может, моя внешность располагает?
Я еще раз взглянул на него и снова натолкнулся на пронзительный ответный взгляд. Передо мной на секунду возникло жестокое, непроницаемое холодное лицо Хауэра. Но в нем и в самом деле мелькало что-то неуловимо притягательное.
— Овладев математической теорией вероятностей, вы, однако, все равно не сумеете абсолютно верно предсказать — есть проход или нет.
Вы не сможете никаким образом повлиять на результат собственного гадания.
Он пригубил квасу, вдруг похвалил мою маму и продолжил:
— Согласитесь, Рогволд, что ваше представление о случае не идет ни в какое сравнение с тем, как понимали его ваши предки.
— Вероятно, они объясняли это сверхъестественными причинами? — предположил я.
— Как раз «сверхъестественным» и называют то, что не могут объяснить, — поправил меня Инегельд, — Скажем, Эликсир Памяти, который либо оказывает действие, либо нет.
— Даже лекарства действуют далеко не на каждого.
— Правильно. Но если здесь все связано с восприимчивостью человеческого организма, то в случае с Эликсиром речь идет о гораздо более глубокой субъективной зависимости, нежели биохимическая. Не стоит, Рогволд, тратить реактивы — для Станислава в этой фляге, действительно, подслащенная вода, но для покойного М., который не слушался моих советов — то было, в самом деле, магическое варево.
Мифы и сказки в глазах избранных, которых вы, просвещенные люди, именуете то волшебниками, то шарлатанами, являются фактами истории, событиями не требующими доказательств. Я твердо знаю, что именно эта дверь будет открыта — и ее отпирают. Я верю, что во фляге содержится Эликсир — и я погружаюсь в прошлое.
— Готов допустить, что увидев страшный сон, можно получить чудовищный ожог, который сведет в могилу. Психика тесно связана с биологией, рассудок, охваченный губительной фантазией, дает указание организму провести те или иные химические реакции. Это я еще могу понять. Но откуда вы, Инегельд, проведали, что у меня в холодильнике есть квас? — продолжил я, стараясь вызвать собеседника на откровенность. — За завтраком я его не заметил.
— Браво! — похвалил Инегельд. — Мы делаем успехи. Вы его не заметили, но он там уже мог быть. Скажем, квас приготовила ваша мама. Вчера, пока вы гостили у друзей. У нее, ведь, есть запасной ключ?
Решительно, от моего собеседника ничто не укрылось, и это разражало. Вваливается какой-то незнакомый тип, разыгрывает из себя ясновидящего. Вот, только, к чему? Зачем?
— Существует, по меньшей мере, с десяток объяснений моей осведомленности. Я занимался с ребятами фехтованием на лесной поляне у Лысой горы. Вы с друзьями проходили мимо, сжимая флягу с Эликсиром в руке. Или, например, ваш приятель М. перед смертью успел написать мне, кому он отдал напиток, а Станислав направил меня сюда?
