— Хорошо, моя родная. Ты, однако, забралась далеко от дворца, — ответила я и поспешила за дочерью.
— Мне нужно по-настоящему секретное место. А дяди охотятся по всему лесу, поэтому надо было найти уголок, куда они не заберутся. Тут никто не охотится. Это каменистое место, которое нравится только черепахам.
— Да, они любят камни, — подтвердил Парис. — Возле Трои водится много черепах.
— Возле священной горы Парнас тоже много больших черепах, они посвящены Пану, — важно сказала Гермиона.
Моя девочка казалась такой взрослой и умной. Мое дитя… Но достаточно ли она взрослая и умная, чтобы пережить то, что нам предстоит? Хорошо, что она разумна и развита не по годам, но все же…
— Мы должны там побывать. Я давно мечтаю повидать знаменитый Парнас. Сколько всего я мечтаю повидать! — грустно сказал Парис. — Мне кажется, живи я целую вечность — и мне не надоест, потому что на свете всегда останется то, чего еще не видел.
— Вот мы и пришли! — закричала Гермиона.
Мы свернули с тропинки и оказались возле невысокой изгороди, сделанной из ветвей и бревен. Гермиона перегнулась через нее, ее голос зазвенел от радости:
— Ах вы проказницы!
Она перебралась через загородку и исчезла. Мы же с Парисом не могли оторвать глаз друг от друга. Мое зрение не могло насытиться его обликом, моя душа жаждала только его. Парис тоже смотрел на меня и тоже молчал. Мы не нуждались в словах.
Головка Гермионы появилась над загородкой.
— Вот он, мой герой, полюбуйтесь! Его зовут Храбрый вояка.
Гермиона держала большую черепаху, панцирь у которой был в шрамах и царапинах. Я посмотрела на животное. Ему явно не нравилось, что его бесцеремонно разглядывают. Но маленькие, широко посаженные черные глазки смотрели на нас с олимпийским равнодушием. «Мне глубоко безразлично все, что вы делаете», — словно говорил этот взгляд. У меня мелькнула мысль: может, и правда в этом создании обитает бог? Разве боги не так же глядят на нас?
— А почему ты назвала его Храбрый вояка? — спросил Парис.
Он искренне заинтересовался.
— Он все время воюет с другими черепахами, — ответила Гермиона. — Они бодаются, как бараны, и стараются опрокинуть друг друга. А этот всегда ищет, с кем повоевать, и всегда выходит победителем.
— Тебе следовало бы назвать его Агамемноном, в честь дяди.
— Или Ахиллом! — сказал Парис. — Он очень молод — не старше меня, — но уже прославился силой и храбростью как великий воин.
— Откуда ты знаешь об Ахилле? — спросила я.
Неужели Ахилл — тот самый сердитый мальчишка, который приезжал вместе с Патроклом во время сватовства?
— О, в Трое все очень интересуются военными подвигами. Это всеобщее увлечение троянцев. Ахилл же прославил свое имя даже за морем.
— Не понимаю чем. В детстве он был отвратительным мальчишкой.
— Из отвратительных мальчишек получаются лучшие воины. Вот почему я никогда не стану великим воином. Я был недостаточно отвратительным мальчишкой.
Парис рассмеялся, и в его смехе была вся нега летнего полдня. В него я влюблена или в его юность, светлую красоту, способность наслаждаться солнечной стороной жизни? Есть такие люди, редчайшие люди, которые своим существованием обещают дать ключ к сокрытой от нас радости бытия.
— А там еще есть другие, — сказала Гермиона. — Посмотрите!
Мы перегнулись через ограду и увидели внутри загона живой ковер из черепах. Они различались по размерам — от маленьких, как масляная лампа, до больших, как метательный диск. Желто-черный рисунок на панцире у всех был разный, не встречалось двух черепах с одинаковым узором на спине.
— Почему ты так любишь их? — спросил Парис. — Признаюсь тебе, я никогда не думал, что с ними можно дружить.
Он легко перепрыгнул через ограду и наклонился, чтобы рассмотреть одну, весьма почтенную с виду, особь.
— Не знаю… — ответила Гермиона. — Одну я нашла в саду, и она была такая… не знаю, как сказать… успокоительная. Я могла часами сидеть и наблюдать за ней. Она казалась такой… мудрой. Как будто ничто на свете не может ее огорчить или взволновать. Я тоже хочу быть такой!
Я хотела спросить: «А что тебя так огорчает или волнует?» — но Парис опередил меня:
