Если бы я могла поговорить с Парисом, увидеть его еще хоть раз!
Я легла в постель, вытянулась под одеялом, мечтая об отдыхе. Но я желала не сна, а полного забвения. Смогу ли я, подобно матери, завязать веревку узлом и накинуть на шею, чтобы утром меня нашли висящей?
В тишине я слышала свое дыхание, тихое, как шепот, чувствовала, как вздымается грудь.
Вдох — выдох. Вдох — выдох. Это значит, я жива. Я жива, а Парис мертв. В комнате темным-темно. Заботы дня остались позади. «Впереди — глубокая пропасть. Я падаю в нее».
Парис! Погоди, я тоже шагну за тобой в эту пропасть.
Вот и все. Так просто. Не понадобились ни кинжал, ни веревка. Я умерла.
Я ощупываю ногами дно пропасти. Темно, ничего не видно. Что-то щекочет ноги. Трогаю рукой — кустарник. Асфодели. Цветы царства мертвых. Наконец-то я здесь.
Вот души недавно умерших ожидают переправы. Матушка, Троил, Гектор уже переправились. А Парис? Может быть, он еще тут.
Души пребывают в смятении, они машут руками, колеблются, как слабые цветы под ветром. Их лица бледны, как растущие вокруг асфодели.
Я не вижу ни одного знакомого лица и прохожу мимо, отмахиваясь от них, как от надоедливых летучих мышей. Вдруг из мглы возникает еще одна тень, лицом напоминающая Париса. Прекрасного Париса, а не обезображенного болезнью.
Меня переполняет восторг оттого, что я снова вижу его. Мы снова вместе.
— Ты пришла, — говорит он голосом тихим, глухим, далеким, словно из глубины пещеры.
— Я пришла. Ничто не может разлучить нас. — Я протягиваю руки, чтобы его обнять, но они проваливаются в пустоту.
— Нет, ты еще не с нами, — печально говорит он, словно обвиняя меня в предательстве.
— Говорю же тебе: я, как и ты, провалилась в пропасть и оказалась здесь.
— Но ты вернешься наверх.
— Нет, если ты научишь меня, как остаться.
— Я тебе не советчик. Ты должна понять сама. Сама.
Это не тот Парис, которого я знала. Неужели смерть так сильно изменила его?
— Парис, я не могу жить без тебя.
— Тогда умри. Только по-настоящему, а не хитри, цепляясь за жизнь.
— А почему ты на этом берегу? — спросила я. — Ведь похороны прошли, тебя должны были переправить на тот берег.
— Я ждал тебя. — Он посмотрел на меня с укоризной. — Ты пришла, но у тебя не хватило мужества последовать за мной по-настоящему.
Не может эта холодная, обвиняющая тень быть Парисом. Только тут я поняла со всей определенностью, что Париса больше нет, что он исчез окончательно. Смерть превратила его в чужого. Моего Париса больше нет.
— Уходи, оставь меня! — крикнула я. — Ты не Парис, ты притворяешься. Я не хочу тебя видеть!
Я побежала прочь так быстро, что упала в жесткие заросли асфоделей — они были вполне настоящими. Почему они, а не Парис?!
Возвращение не заняло много времени. Я моргнула, открыла глаза — и оказалась в своей спальне. Я лежала в постели, дрожа и бормоча что-то. Невыразимая тоска охватила меня. Я бежала от Париса. Я видела его и бежала от него.
Нет, я бежала не от Париса, а от призрака, который бродил по бесплодному мглистому берегу.
«Париса больше нет». Эти три слова, в которых сосредоточилось все, что имело значение для меня, стучали в висках. «Париса больше нет».
Я слышала свое дыхание. Я жива. Отныне я должна жить и бороться одна. Жить — значит бороться до конца. В подземном царстве нет примирения, нет утешения, и нет смысла спешить в него до срока. Там не ждет меня Парис — Парис, которого я любила.
До рассвета было еще далеко. Я ждала появления солнца и утешала себя тем, что на земле его можно видеть, в Аид же оно не проникает никогда. Нужно научиться радоваться солнцу.
— Елена! — Снова надо мной склонялась Эвадна, на этот раз не с лампой, а с платьем в руках. — Елена!
В ее голосе слышалась тревога: я лежала слишком тихо.
— Да, моя верная подруга, — откликнулась я, чтобы успокоить ее, и села.
Осторожно, словно я могла растаять в воздухе, она накинула на меня платье. Я хотела сказать ей, что побывала на границе двух миров и видела Париса, но передумала. А вдруг это был сон?
— Елена, тебя все ждут — и Приам, и Гекуба, и остальные.
Ах, остальных я особенно боялась.
— Геланор просит принять его.
