Темнота сгущалась, близилась ночь. Отвернувшись, я прижалась спиной к стене, словно отказываясь получить страшное известие. Меня даже не волновал военный успех троянской армии, меня волновало только одно: чтобы Парис и Пентесилея остались живы.
Толпа гудела и раскачивалась. От этого сражения зависело слишком многое, слишком много надежд на него возлагалось. Троянцы не вынесут поражения, их подорванный дух не выдержит его.
Ярко загорелись звезды, наступила ночь. Ночью сражаться не может ни одна армия. Битва должна закончиться. Скоро они вернутся.
Наконец поле покрылось огнями факелов. Но людей мы по-прежнему не видели, пока они не подошли к воротам. Они вернулись. Вернулись!
Сердце рвалось из груди. Они живы! Они победили! Я свесилась со стены, чтобы лучше видеть. Но почему так мрачны их лица? Усталость, изнеможение, ответила я сама себе. Даже победитель не в силах улыбаться, если все силы отдал сражению.
Потом я увидела лошадь, через спину которой было переброшено тело. Стройные ноги, которыми я восхищалась несколько дней назад, провожая Пентесилею в бой, волочились как неживые.
Я прижала ладони к губам и закричала. Нет! Я бросилась к воротам и столкнулась с Парисом, который вел Быстрого ветра с его страшным грузом.
Парис жив! Пентесилея мертва. Радость и горе разрывали сердце пополам.
Парис смотрел мимо меня пустыми глазами.
— Парис!
Я обняла его, стараясь не смотреть на Пентесилею.
— По крайней мере, нам удалось спасти ее тело.
Парис прикоснулся к нему, словно желая удостовериться в этом.
Я шла рядом с Парисом, но из-за шума с трудом разбирала его слова.
— Ты повезешь ее во дворец? — спросила я.
— Да, мы положим ее во дворце.
— Вы так долго сражались. Какой результат?
— Пентесилея убила много греков. Она сражалась так отважно…
Его глаза наполнились слезами, он отвернулся.
За нами шли другие командиры.
Приам вышел навстречу. Он не выражал никаких чувств, его лицо казалось деревянным, как у его любимой статуи Зевса.
— Дети мои, — только и сказал он в знак приветствия. — Это величайшая воительница. — Он указал на Пентесилею и отвернулся. — Мы похороним ее достойно.
Подруги Пентесилеи забрали ее тело, чтобы подготовить к погребению. Она должна была лежать в зале нашего дворца. Амазонки не сжигают своих мертвых, а после трехдневного оплакивания хоронят в земле, отмечая могилу большим камнем.
Парис сел на стул, сняв доспехи. Покрытые пылью, они не сияли даже в свете лампы, словно скорбели вместе с нами. Я налила в бокал вина, разбавила чистой водой с горы Ида, добавила специи и тертый сыр, как Парис любил. Я попросила его выпить и подождала, пока вино не окажет свое благотворное воздействие. Парис выпил и уставился в стену, словно видел на ней ужасную картину.
— Расскажи мне все, — попросила я.
— Нет, не могу. Не проси. — Его голос задрожал.
— Я должна знать.
— Еще вина. Я не могу говорить, пока хоть немного не успокоюсь.
Он выпил второй бокал и заговорил:
— Мы сражались на славу. Нас было много: союзники, амазонки. Мы сражались, как в самом начале войны, когда наши силы не были подорваны. Пентесилея была великолепна, она разила греков направо и налево. После того как она убила нескольких командиров, греки отошли и перегруппировались. Эти смерти привели Ахилла в ярость. Похоже, смерть своих пробуждает в нем жажду убийства, а чем больше он убивает, тем ненасытнее становится.
Парис встал и заходил по комнате. Увидев порезы на его ногах, я хотела принести воды, чтобы обмыть их, но он раздраженно остановил меня.
— Эти порезы — пустяк. Ахилл выскочил вперед и начал преследовать Пентесилею. Она выманила его в долину, где они смогли бы сразиться на просторе. Сначала она одерживала верх, он вынужден был защищаться. Великий Ахилл, который отступал и прятался! Но успех сделал Пентесилею неосторожной, она подошла слишком близко к врагу с приоткрытым щитом. Часть тела, пусть небольшая, осталась незащищенной. Она пришпорила лошадь, хотела затоптать Ахилла насмерть копытами. Лошадь встала на дыбы, взметнулась вверх, как волна по воле Посейдона, но Ахилл уклонился и копьем поразил Пентесилею сбоку, в место, не прикрытое щитом. Пентесилея упала на шею лошади, та остановилась. Медленно, чтобы не вспугнуть, ласково приговаривая, Ахилл приблизился к лошади и не дал ей ускакать. Затем так же медленно он ухватился за копье и стянул Пентесилею с лошади. Она со стуком упала на землю. — Он вздрогнул при этом воспоминании, и я тоже, представив себе картину. — Он издал победный крик и стал снимать с нее доспехи — свой трофей. Стянув шлем, он увидел ее лицо и понял, что перед ним женщина. Он снова крикнул — на этот раз потрясенно. Он смотрел на нее, не двигаясь, как зачарованный. Затем он нежно — совсем непохоже на Ахилла — опустил ее голову на землю и так же нежно снял с нее доспехи. Он по-прежнему склонялся над телом, коленопреклоненный.
