— Да, господин, — кивнул наблюдатель.
Приам медленно опустил руки и поднял голову.
— Хорошо. Как будет, так будет. Каковы, по вашему мнению, — я спрашиваю всех — должны быть наши ближайшие действия?
— Это же очевидно! — взял слово Антимах. — Атаковать их с берега, когда они попытаются высадиться. Захватить, когда они наиболее уязвимы. Сколько подготовленных воинов мы сможем выставить?
— Около семи тысяч, — ответил Гектор. — Если считать самых отборных.
— Значит, они по численности превосходят нас, самое малое, в пять раз? — вскричал Антенор.
— Если учесть союзников, то скоро наши силы уравняются, — успокоил его Гектор. — Я приведу их!
— Конечно, — согласился, кивая головой, Приам. — А Деифоб и Эней поведут запасные отряды.
— А я? — не утерпел Парис.
— В этой операции нам не нужны лучники, — отрезал Деифоб. — Оставайся, охраняй стены.
Полумрак скрыл выражение самодовольства на его лице, но в голосе оно прекрасно чувствовалось.
— А как же я? — воскликнул Троил.
— Ты будешь находиться в городе, причем подальше от стен, — ответил Приам. — Вместе с младшими, Полидором и Политом.
— А я? — спросил Гикетаон. — Моя рука обгорела, но сейчас на ней наросла новая кожа, и она готова к бою, как всегда.
— Зато ты сам не готов, — резко произнес Приам.
— Я могу по-прежнему колоть и разить не хуже лучшего из них!
— Но ты не можешь бегать. Ты ковыляешь, как хромой осел.
— Кто тебе сказал? Это ложь!
— Я сам видел. — Лицо Приама смягчилось. — Мы с тобой ровесники, и наши лучшие деньки позади.
Лампий посмотрел на меня.
— Вот она. Ее красота пугает, как красота бессмертных богов. И все же, при всей ее красоте, для Трои было бы лучше, если бы мы никогда не видели ее!
— Что сделано, то сделано, Лампий. Обратной дороги нет, — сказал Приам. — Такова воля богов.
Как быстро они смирились. В отличие от греков, которые склоняют голову перед судьбой только в том случае, если попытка переломить ее не увенчалась успехом.
— Как только рассветет, отправляемся на берег! — воскликнул Гектор. — Всю ночь будем готовить оружие.
Мощный гул одобрения заполнил зал, как густой дым.
Мы вернулись к себе во дворец и остались вдвоем. Парис стоял спиной ко мне и глядел в ночное море.
— Их не видно, но мы знаем, что они там. Это знание меняет все, — проговорил он.
Я повернула его лицом к себе.
— Больше всего на свете я боялась, что этот день наступит.
— Ты говорила, что боишься, но боялась ли ты на самом деле?
— О да, Парис, да. Помнишь водопад на острове Цитера? Такой высокий, что сверху почти не было слышно плеска воды внизу? Мы стояли наверху, у меня было такое чувство, будто мы прыгнули, взявшись за руки, и никак не можем достичь дна. О Парис, я так боюсь, что Троя пострадает, и по нашей вине.
— Тогда сбудется пророчество, что из-за меня Троя погибнет. Значит, уж если боги оставили меня в живых, гибель Трои неизбежна. Следовательно, нам не следует казнить себя.
— Ты так легко к этому относишься?
— Нет, не легко. Но и взваливать на себя все бремя ответственности не хочу.
— Я просто задыхаюсь в атмосфере предзнаменований и пророчеств. Когда мы вместе бежали сюда, мы думали, что разрываем паутину и нас ждет свобода. Оказалось, паутину не разорвать: она прочнее, чем я думала.
— Борьба… Настоящая борьба еще впереди. Я разозлился сегодня, когда меня не взяли вместе с братьями участвовать в береговой атаке. «Оставайся, охраняй стены!»
— Это же сказал не царь, а Деифоб.
Злой, коварный Деифоб.
— Но царь не возразил ему и не сделал замечания.
— А может…
— Я буду сражаться лучше, чем обычно. Я закажу себе новые доспехи. Ни отец, ни братья не удержат меня!
— А может, обойдется одним сражением. Может, они устроят грекам такую встряску, что они поднимут свои якоря и уберутся прочь.
— Менелай — человек упрямый, — ответил Парис. — Одной стычки будет мало, чтобы заставить его уйти.
Никто не спал в ту ночь. И прежде чем показался на востоке слабый свет зари, Парис взял свой лук, колчан со стрелами и выскользнул из комнаты. Он думал, что я сплю. Но я притворялась, чтобы избавить его от необходимости уверять меня, мол, все будет хорошо. Как только он вышел, я вскочила с постели, набросила первую попавшуюся одежду; сердце колотилось, руки тряслись. Мне пришлось сцепить ладони, чтобы унять эту дрожь.
