Мне нравились его губы. Изогнутые, как лук охотника, и гладкие, какие бывают только у юноши. У Менелая губы жесткие, неподатливые, и у меня мелькнула мысль: неужели губы Париса со временем станут такими же? Не может быть! Но пока они нежны и мягки и сулят лишь блаженство, и я никогда не устану их целовать.
Он опустил руки мне на плечи, а я свои завела ему за спину и гладила кожу, с бугорками мускулов под ней.
— Пастух должен быть сильным, — слышала я свой голос, будто со стороны. — Хорошо, что ты сначала вырос, а потом стал царевичем.
Он приобрел тело настоящего воина, занимаясь ежедневно мужским трудом. А этот труд потяжелее физкультурных упражнений царевича.
Я услышала легкий смех.
— Я всегда был царевичем. Просто не знал этого.
— Зато твои быки знали. — Я прижалась к нему теснее. — Потому и слушались тебя. И лесные звери знали.
— Иногда ты бываешь такой глупенькой, — пробормотал он, и мы покончили с шутками. Мы замолчали и слушались только голоса своей страсти.
Я сказала:
— Парис! Я принадлежу тебе. И все мои богатства тоже.
Я предалась ему всем существом, вобрав его в себя.
И раз за разом достигали мы вершин блаженства. И ризы черной ночи украсились пурпуром, и смарагдом, и радугой, что солнце лишь рождает или страсть. И мы откинулись на одеяла, когда испили до дна золотую чашу Киприды, ее чистейший безупречный нектар.
Но сон бежал от меня. Я смотрела сквозь отверстие в крыше шатра: луна уменьшилась и поднялась так высоко, что столб лунного света падал прямо в шатер. Он выхватывал из тьмы лицо спящего Париса.
Он был так прекрасен, что мог вызвать зависть богов. Приподнявшись на локте, я смотрела на него. Он крепко спал. Завороженная красотой, я не сводила с него глаз. О, какой же строгий учитель отмеряет нам мерой за меру! Я была так же зачарована, как те люди, которые видели меня, и ведь именно это мне так не нравилось в них.
Я резко распрямилась и встала на ноги. Раздвинув шкуры, вышла наружу и зажмурилась — таким ярким показался мне лунный свет. Ветви деревьев раскачивались, отбрасывая черные тени. Я привстала на цыпочки и втянула в себя воздух. Он был прохладным и пах хвоей. Издалека доносился шум моря. Этот остров гораздо больше, чем Краная: в здешних лесах водятся звери.
Луна была надкушена сбоку и поубавилась с тех пор, как мы с Парисом бежали. Луна никогда не дремлет, она отсчитывает ночи, которые я провела с любимым.
XXVII
Розовоперстая Эос — заря постепенно заливала небо, она заставила поблекнуть луну, превратив ее в бледный призрак, который спешит уйти на запад. Белопенное море простиралось, куда ни глянь. Где-то за ним, невидимая, находилась Троя.
Я не могла представить себе, какова она. Я слышала, что ее называют «изобильная, крепкостенная твердыня». Там улицы широки, там дуют буйные ветры. Но из этих слов не складывалась картина. И я гадала: как я приму этот город? Как он меня примет?
За спиной раздался шорох. Парис вышел из шатра, протирая глаза. Восходящее солнце ударило ему в лицо, позолотив кожу. Он зажмурился, потряс головой, потом огляделся. Увидел меня, подошел и обнял.
— Тебе не холодно?
Сбросив плащ со своих плеч, он закутал меня. Только тут я поняла, что замерзла.
— Спасибо! — сказала я, прижалась к нему и сразу согрелась.
Вдвоем мы отправились обследовать остров. Он был так велик, что, бродя по лесу или карабкаясь в гору, легко было забыть, что мы на острове. Густые леса были наполнены журчанием быстрых ручьев, пением птиц и казались волшебными.
— Не удивительно, что здесь родилась Афродита, — сказала я, когда мы проходили мимо родника, белой лентой ниспадавшего с высоты в пруд.
Этот остров казался самым прекрасным садом удовольствий, созданным на земле.
Нам встретилась миртовая роща, похожая на семью из нескольких поколений женщин: родоначальница, высокая и мощная, а вокруг нее — дочери пониже и внучки, юные и хрупкие, еще в цвету. Запах был таким густым, что, казалось, его можно зачерпнуть ладонями.
— Вот оно, это место, — сказал Парис. — Здесь мы должны построить для Афродиты святилище.
Мы стали искать камни, чтобы сложить алтарь в честь богини. Они во множестве валялись и по берегам ручьев, и в миртовой роще. Но чтобы принести их и сложить один на другой, нам потребуются силы и сноровка.