Элементал и другие рассказы - страница 64

— Джем, если я скажу тебе что-то, типа, дове­рительное, ты обещаешь хранить это у себя под шляпой?

— Я буду молчать, как могила, — пообещал Джем. — Ты же сам знаешь, — я не трепло.

— Что ж , — сказал Хеккет и прочистил свою глотку, — возможно, я и не стал бы тебе говорить, потому как его светлость дал мне золотую монету, чтоб я держал язык за зубами, но у меня это сидит в голове, и я хочу от этого избавиться, если ты по­нимаешь, о чём я.

— Ну да, мужик. Уже давай.

— Так вот, примерно две недели назад, — ты помнишь эту рыжеволосую штучку Клару? Только её по-настоящему звали Дженни Биннс. Ну вот, она пошла наверх для короткого разговора с её светлостью. Она была такая радостная, думала, что её допустят к верхнему этажу, а я ей ничего не сказал; без разницы. Вероятно, было где-то пол­седьмого, когда его светлость зашёл в каретный сарай, заглянул вовнутрь, а потом и говорит: «Хек- кет, Клара заболела; я хочу, чтобы ты отвёз её к доброй Сестре, — так он сказал. — Я поскачу сле­дом и встречусь с Матушкой-Настоятельницей». Я подумал, что это забавно, сечёшь? По-любому, я поднялся в комнату её светлости, а там была де­вушка, которая выглядела так, как будто бы у неё был припадок. Она была онемевшей, голова запро­кинута, а её глаза — чёрт бы меня побрал! Подума­ешь, что она увидела самого Старину Дьявола.

— Ты, наверно, подумал, — спросил Джем низ­ким, дрожащим голосом, — что она мертва?

— Нет, мужик. Такая чушь не про меня. Но я скажу тебе кое-что ещё. У неё на спине было три ярко-красных царапины.

— Нет! — произнёс Джем, задыхаясь. — Ты меня разыгрываешь.

— Это такая же правда, как и то, что я сижу здесь. Её блузка была вся разорвана, а на её спине были царапины, похожие на отметины когтей. Не знаю, что они об этом подумали в Монастыре. Мож-быть — бешеная собака. Во всяком случае, её светлость была в ярости. Всё бормотала, что она должна быть единственной.

— Как ты думаешь, что она имела в виду? — спросил Джем.

— Бог знает. Но... Теперь ни слова. Сюда идёт старуха Браунинг.

Харриет вернулась к мытью посуды, пытаясь понять, что подразумевал весь тот разговор. И сверх того — каким человеком могла быть леди Дануильям?

— Мэри, а ты когда-нибудь видела леди Дану- ильям?

— Однажды или дважды.

Мэри мыла ноги в глиняной бочке.

— Она иногда гуляет в маленьком саду. А что?

— Мне просто интересно. А ты не поднималась наверх к ней?

— О, я понимаю, что ты имеешь в виду. — Мэри вытекла ноги полотенцем, а затем, открыв окно, вылила содержимое бочки в сад. — Это чтобы капуста лучше росла. Нет, миссис Браунинг сказала, что её светлость захочет поговорить со мной через некоторое время. Но пока ничего такого.

Мэри залезла в постель и задула свечку, прежде чем глубоко зарыться в перьевой матрас. Она хрюкнула от полного удовлетворения.

— Никогда не спала на перьевом матрасе до тех пор, пока не очутилась здесь. Просто гордость раз­бирает.

— Какая она? — спросила Харриет.

— Кто?

— Леди Дануильям.

— О, я никогда не разговаривала с ней. У неё милое лицо, но она изуродована.

— Изуродована!

— Да, — Мэри повернулась, и её кровать за - скрипела. — У неё горб. Это ужасно. Огромная вы­пуклость, которая выступает у неё за плечами. Я никогда не видела ничего подобного.

— У нас в деревне был горбун, — сказала Харри­ет, — и мальчишки постоянно издевались над ним. Он был неприятным человеком, который бил своего осла.

— Если ты будешь насмехаться над леди Дану- ильям, тебя, скорее всего, поколотит миссис Брау­нинг. А теперь давай спать. Завтра утром нам надо будет рано вставать.

На следующее утро миссис Браунинг вызвала Харриет из посудомоечной и вручила ей жёсткую щётку и совок.

— Нора внизу, у неё флюс. Ты должна подме­нить её. Поднимись наверх на лестничную пло­щадку и почисти ковёр. Не устраивай беспорядка.

Харриет взяла совок и щётку и не без некоторо­го чувства тревоги, поскольку раньше она не была в верхней части дома, поднялась по лестнице. Лорд Дануильям был добр, когда освободил её из цепких лап преподобного Дэйла, но она инстинктивно по­нимала, что это была та доброта, которую он про­явил бы по отношению к собаке, над которой из­деваются; им двигало именно такое желание. Ро­дители учили её бояться и уважать людей из выс­шего общества, и страх всё сильнее охватывал её, пока она поднималась по большой лестнице.