- Доктор, я вам должен признаться: всё это время я морочил вам голову.
- Кто? Что?
Он непонимающе смотрит на меня.
- Всё гораздо хуже, чем я вам рассказывал на сеансах психоанализа. Я служу дьяволу, а это, - показываю рукой на ряды кроватей. - Ад.
- Я сплю? - продолжает цепляться за здравый смысл профессор.
- Увы! Это самая что ни на есть реальность. Хорошая новость для вас, однако, заключается в том, что ваше время ещё не наступило. Используйте его для благих дел.
Я сам себе не нравлюсь. От этой клоунады за версту разит пошлостью. И, кажется, я перехожу некоторые границы дозволенного.
- Какой бред! - справедливо не сдаётся доктор.
- Нет, - продолжаю настаивать на своём. - Бред начнётся через минуту.
Веду обратный отсчёт. Когда он открывает глаза, я вижу в них готовность к сотрудничеству.
- Мы больше не нуждаемся друг в друге. Моя последняя просьба к вам — напишите маме какую-нибудь бумажку и пошлите официальной почтой. Ну, там, типа, окончательно выздоровел. Чтобы она не волновалась.
Профессор Розенталь находит в себе силы подняться с кресла.
- За сегодняшний сеанс я, так и быть, заплачу.
- Но позвольте, - решается он. - Вы не дадите мне хоть каких-нибудь объяснений? То, что вы сделали со мной — потрясающе! Это гипноз высшей пробы!
- Мне очень жаль, но раз вас не устроила версия с адом, то правда окажется для вас губительной.
Чтобы он потом не вздумал как-то рационально объяснить произошедшее, набрасываю на него лёгкую «петельку»: в течение примерно полчаса он будет выходить в приёмную и спрашивать у секретарши, не приходил ли я. Потом они отменят все оставшиеся визиты и будут пить вместе коньяк. Много коньяка. Дело закончится безумной близостью прямо на столе.
До метро дойти не успеваю. Меня ловит на поверхности звонок от Виталия.
- Какое будет ваше положительное решение? - шутит он.
- Его пока нет.
- Очень, очень плохо. Вы не хотели бы встретится?
- Если оплатите счёт, - отвечаю взаимным юмором. - Хочу проверить вашу платежеспособность.
- К вашим услугам! Называйте любое место в пределах МКАД.
В Соборе Лучезарного Никиты всегда людно. Заслуга в том местного пастора, которого все запросто называют Святой Отец. Двери храма широко распахнуты для верующих всех конфессий и их оттенков, а также для ярых атеистов и несведущих безбожников. И нет такого мероприятия, которого нельзя было бы провести под его гостеприимными сводами.
На этот раз здесь одновременно происходит отпевание усопшего, венчание и обряд крещения младенца. Как-то даже слишком символично. Святой Отец вертится между этими тремя событиями, как белка в колесе. Безногий нищий путается у него под ногами, желая помочь. В правом углу за дубовыми столами сидит компания бородатых мужчин, чинно потребляющих пиво. Жарится шаурма. В углу слева детишки, галдя, лазают по портьерам. Как обезьяны.
Ещё одной достопримечательностью Собора являются коты. Их даже больше здесь, чем людей. Все, как на подбор, упитанные, лоснящиеся, хотя и разнообразных пород. От них постоянно исходят аутентичные звуки: кошачьих боёв, обиженных за свой прищемлённый хвост, просящих чего-нибудь пожрать и просто мяукающих от скуки.
Ко мне подходит Пророк. Его слепые глаза закрыты белой поволокой.
- Уж близится день, - сообщает он, беря меня за рукав.
Он ещё ни разу ничего не предсказал на моей памяти, но для церкви пророк — фигура сакральная. Поэтому не перебиваю его. Даю выговориться. Если отвлечься от вычурного языка, излагает он вполне занятные вещи: анекдоты и пересказы популярных телевизионных шоу. Минут через десять он выдыхается. Вручаю ему честно заработанный золотой.
Подхожу к покойнику, лежащему в гробу с открытыми глазами. Он приветливо улыбается мне. Вспоминаю, что как-то встречались с ним на улице и о чём-то разговаривали.
- Что стряслось? - вежливо интересуюсь.
- Да вот, - сетует он. - Инфаркт. На ровном месте. Не знал, что такое болезни. По докторам не шлялся. Думал, сносу не будет. А тут бац — накрыло.
- На всё воля божья, - говорю, стараясь соответствовать обстановке.
- Да уж, - соглашается он.
Разговорчивый попался покойничек. Я уже подумываю, какую бы причину сочинить, чтобы от него отвязаться, но меня спасает Святой Отец собственной персоной.
