- Если так, то чем она будет отличаться от этой?
Вижу в его глазах пылающую надежду. Тихо радуюсь за него и за себя.
- Представь себе человека, которого минуту назад заставили съесть жука. Представил?
- Ну.
- А теперь его же, когда он сделал это добровольно.
Он смеётся. Я аккуратно возвращаю «плёнку» на место. Ветер в комнате прекращается.
- Может, ты посоветуешь мне что-нибудь почитать?
- Не забивай себе голову ерундой. Делай в точности наоборот всему тому, чему тебя до сих пор учили.
- Так уж и наоборот?
- Во всяком случае, подвергай сомнению. Или просто ничего не делай. Если это легче.
Я собираюсь уходить. Он чувствует это. Опять грустнеет. Отворачивается к стене.
- У меня остаётся жена, - говорит он. - И двое детей. Ты не мог бы проследить, чтобы у них всё было в порядке? Квартира есть, кое-какие сбережения. Но всё-таки...
Он что-то такое для себя понял относительно моей скромной персоны.
- А остальные семь миллиардов тебя не волнуют?
- Что?
Иду двери. Оборачиваюсь, уже стоя на пороге. Вобщем-то несколько театрально и с дальним психологическим прицелом. Как Штирлиц.
- Не беспокойся о них. Ты — не солнце.
Пустота — это не отсутствие чего-то. Это реальность, где обыденное вытеснено неведомым. Если приложить усилия, она начнёт проявлять свои черты и, в конце концов, превратится в нечто осязаемое и осмысливаемое. Первый испуг быстро проходит, как и подозрения в том, что это иллюзия. И начинается этап укладывания кубиков нового конструктора.
Мой Элем — идеальное место для религиозного фанатика, каким я, безусловно, являюсь. Я сразу и безоговорочно уверовал в то, что там мне и предстоит встретить Вечность. И думал так, пока не понял, что вопросы устройства мира — не исследовательская задача, а всего лишь Выбор. И он до сих пор не сделан.
Мне там гораздо комфортнее, если сравнивать с миром «электричества и пластилина», но и это не предел. Предел наступит тогда, когда всякие пределы исчезнут. Возможно ли такое? Думаю, да. Во всяком случае, опровергнуть этот тезис нельзя, пока не закончится дорога.
Долго объясняюсь по телефону с мамой по поводу полученного ей письма из клиники.
- Всё нормально, - успокаиваю её. - Это от профессора Розенталя. Курс лечения закончен.
- А ты читал его?
- Да что там читать. Выкинь его в ведро.
Но она настаивает на том, чтобы процитировать несколько строк, чем остужает мою легкомысленность и самоуверенность. В письме сообщается, что требуется её согласие на помещение меня в стационар. Ушам своим не верю! Ай, да принципиальный доктор! Но потом неожиданно всё выстраивается в очень стройную схему. У меня же сегодня вечером встреча с господином Виталием. Представителем уважаемой фирмы. Вот ему и нужно адресовать насущные вопросы.
Он приходит не один, а с квадратным типом, обладателем пронзительного немигающего взгляда. Всё по-серьёзному, как у взрослых.
- Шантаж? - осведомляюсь у них без всякой разведки.
- Для вашего же блага, - заверяет Виталий, смеясь. - Вы многого не знаете, а время уходит. Вот, кстати, официальная бумажка на принудительное лечение, если вы завтра к двенадцати не явитесь туда сами.
Читаю мельком письмо на имя начальника клиники с положительной резолюцией. Время политики пряника истекло. Что ж, я дам вам то, чего вы хотите. Самое дорогое, что у меня есть — моё тело. Сейчас мне просто нужно постараться выглядеть адекватным в их глазах.
- А как же Мюнхен? - иронично осведомляюсь.
- Вы сами виноваты. Ваши колебания заставили нас поменять тактику.
Не могу удержаться и помимо своей воли говорю, не избегая брезгливого тона:
- Человечек в котелке.
Грош цена моим мыслям об адекватности. Виталий вздрагивает. Его напарник вытягивается по струнке, готовый в любую секунду пеленать меня. Но я спокойно пью кофе и не пытаюсь выпрыгнуть в окно, и они расслабляются.
- Вы только что дали нам ещё одно подтверждение того, что именно вы нам и нужны.
- А вы мне?
Виталий будто поправляет на себе невидимый мундир:
- Слово «Родина» для вас что-нибудь значит?
Да, это отличное слово. Под него можно списать любую гадость.
- В школе, помню, проходили.