— Пошли.
Сейчас тебя повесят, Пуньо, повиснешь на фонаре, сдохнешь, Пуньо, вот какова правда. Здесь и сейчас закончится твоя жизнь.
Только этим шепоткам ты не верил, и правильно. Хотя уже стоял на крыше автомобиля, уже ощущал жесткую веревку на шее. Лысый натягивал ее все сильнее. Голову твою свернуло влево. С той стороны к вам приближалось двое мужчин.
— Ну что тут снова, Зазо? — спросил блондин с береттой. Это он отдавал здесь приказы.
Зазо, самый низкорослый из подходящих, показал быстрым жестом: дело. Тот что повыше, в очках и пальто, открыто оценивал тебя и двоих ожидавших своей очереди на заднем сидении автомобиля.
Блондин переложил беретту в левую руку и подал Зазо правую. Они молча поздоровались.
— Я хочу их выкупить, — заявил тип в пальто.
От неожиданного прилива надежды тебя даже на блевотину потянуло; если бы мог, то согнулся бы вдвое; конвульсивно дернулся связанными за спиной руками; нейлоновый шнур еще сильнее врезался в тело: веревка была вместо наручников, которые оказались слишком большими для ваших запястий.
Из-за руля высунулся хромой бородач, по причине постоянного нюханья снежка у него был вечный насморк; он вышел из машины, потянул носом, захромал к ним. — Что такое?
— Так мне его вешать? — обратился к блондину дезориентированный лысый.
— Минуточку, — махнул пистолетом блондин и кивнул в сторону очкастого. — Вы из социальной опеки, или как?
— Какое это имеет значение? — буркнул очкарик, вытаскивая из бездонного кармана пальто пачку банкнот с номиналами на кучу нулей. — Вы полицейский, но закона в данный момент, скорее, не бережете. Десять за каждого, того со шрамом не возьмем, староват.
Блондин отвернул голову, замигал в ночь. С того места, где они стояли, взглядом охватывали улицу до трех перекрестков в обе стороны, а ты, с высоты своего эшафота, мягко урчащего на холостом ходу — еще дальше; только ветер игрался на ней банками из под пива. Это были уже последние рубежи города, побоище в войне с экономикой, многоэтажные здания в ходе присваивания камуфлирующей окраски руин. Вот только слишком много здесь теней; и слыхать только крыс. И лишь временами отзвук дыхания настоящего города, подоблачные менгиры которого можно увидать и отсюда, когда они контролируемыми системами огней в окнах апартаментов пятнают холодный мрак неба — а ночь по-настоящему южноамериканская: душная и сырая.
— Мы тут не торговлю ведем, — процедил закончивший службу полицейский. — И не какие-нибудь вам киднаперы. Мы очищаем город, и тем служим обществу.
— Нууу, понятно, вам и не нужно говорить, кто вы такие. Я всего лишь хочу их выкупить. Можете посчитать это как вклад от спонсора.
— Зазо, что это еще за паяц.
Зазо только пожал плечами, сплюнул на потрескавшийся асфальт.
— Ездит по городу, собирает короедов; еще один посредник: от хирургов, от альфонсов, и я знаю от кого еще… Бабки у него имеются. И что, нужно было его отпустить?
Блондин спрятал беретту в карман пальто, как капля воды похожего на пальто очкарика. Он его не застегивал, под низом была только сетчатая майка, зато очкарик был разодет ну словно адвокат какой.
— А на кой ляд тебе они? — обратился первый ко второму.
— А на закуску. Какое тебе значение?
— Тоже правда. Двадцать.
— Двенадцать.
— Двадцать.
— До свидания.
— Зазо?
— Так вы тут не первые, при мне уже собрал их с дюжину; вон там фургончик стоял.
— Ладно, возвращайся. Двенадцать. Эй, сними того. А на его место — со шрамом.
Деньги — пальцы — карман.
— Как его зовут? — спросил купец, показывая на тебя пальцем с золотым перстнем.
— Как его зовут?! — крикнул блондин хромому.
— Пуньо.
— А того, второго?
— А второго?!
— Эй, ты, тебя как кличут?! — рявкнул хромой, тормоша Хуана. Тот, по причине связанных за спиной рук и, прекрасно видных даже в полутьме, ран и синяков, как-то не мог выкарабкаться из машины. — Как? Громче! Говорит, что Хуан. Ой, блляаадь…!!!
