— Красивые дочки автохтонных вождей? — пошутил без успеха Целинский.
— Хотелось бы мне знать, Джонни, как ты будешь объясняться перед Комиссией из этой задницы.
— Не твое дело, — твердо ответил Данлонг.
— Да нет, такое впечатление, что мое, — настаивал Прадуига. — Во-первых, ты собрал здесь, на равных правах, военного, спеца по полевым операциям, судя по нашивкам, из Корпуса по Вторжению. Во-вторых, совершенно напрасно ты заверил нас, насколько мне помнится, что Катапульты, нацеленные в ту Землю, сейчас столь же безопасны, что и линейные. И мне эта комбинация никак не нравится.
— Я поражен, — буркнул Директор с миной, абсолютно противоречащей этим словам.
— За это ты мне и платишь. Чтобы я не дал себя обмануть первым вречатлениям.
— Эй, погодите, ребята. — Целинский начал кое-что подозревать. — В чем тут дело?
— А в том, что мы должны стать следующей порцией пушечного мяса, — своим гладким басом объяснил ему Круэт. Стрелочник вытаращил глаза.
— Ты что, Данлонг, на голову упал?… Старческие заскоки?… Или считаешь нас самоубийцами?
Директор Пятого Департамента Министерства Колоний Земли Сталина поднял глаза к потолку.
— Майор Круэт самоубийца по профессии. Ты, Януш — самоубийца по натуре. Помнишь, как на Земле Земель играл в кости с инквизитором на собственную жизнь?
— А я? — спросил Лопес.
— Ты тоже согласишься.
— Почему же?
— Ты меня спрашиваешь? А зачем ты сюда прилетел? Моя интрига, а? Думал, что это Нить, ну вот тебе и Нить. Так что? Мне на злость откажешься?
— И я тебя переоцениваю? Переоцениваю?
— Да, Лопес, такие уж времена. В твоих бумагах есть и то, о чем мечтаешь, и чего ненавидишь. Ты у меня там разложен на слова и проценты. У нас разные спецы имеются…
В наступающей темноте, в прохладной тишине вечера продолжался танец теней — они плясали в священном обряде, призывая ночь. Хореографом был ветер, каждая дрожь тронутой им ветви тут же отражалась на поверхности земли изменением расположения светлых и темных пятен.
Постепенно контраст делался меньше. И вот воцарилась грубозернистая, мрачная серость. Поляна превратилась в один огромный, наполненный ночью сосуд.
Лесок спал.
Не очнулся он даже тогда, когда в самом его сердце появилось чужеродное тело. Повыше куста, пониже дерева; поуже, чем древесный ствол, потолще ветки. Неподвижное. С неправильными очертаниями. Человек. Он стоял и смотрел, прислушивался. Не пошевелился почти целую минуту: чем не статуя. Один раз захлопал полой его плаща, раздул волосы, зафыркал рукавами.
Потом человек исчез.
Лесок спал.
Не проснулся он и при повторном вторжении сюда фрагмента чужого мира. На сей раз, это было уже пять бесформенных фигур. Пятеро людей. Плечом к плечу, выстроенные по окружности, лицами наружу. Мужчины. Длинные плащи. Головы открыты. Руки свободны. Ноги широко расставлены, чтобы удерживать равновесие.
Один из них шевельнул губами; ни малейшего звука из-за них не прозвучало, зато оставшиеся четверо прекрасно слышали не высказанные слова. В гортани и языки мужчин были вшиты устройства, расшифровывающие немые движения органов речи, что таким образом желает сказать их обладатель, и передающие его слова — уже в качестве закодированного сгустка звуков — в "импульсаторы" интерлокаторов, миниаппаратов, пересылающих эти немые звуки непосредственно в слуховые центы мозга, причем, именно в форме импульсов, которые перебрасывались прямо в нейроны. В программе каждой говорилки был предусмотрен индивидуальный способ речи владельца, так что, несмотря ни на что, можно было узнать собеседника по голосу, хотя голоса он как раз и не издавал. Ларингофон последнего поколения: разговариваешь, не открывая рта, и никто не в состоянии узнать — без предварительного подключения к говорилке — чего ты там говоришь, и говоришь ли вообще.
— Спокойно, — сказал майор Круэт. — Никого. Там справа — это лиса.
После чего он выполнил какое-то странное движение ладонью и доложил:
— Круэт на Запись. Мы на месте. Без хлопот. Аминь.
Слово "Аминь" представляло собой повсеместно принятый во всем Корпусе Вторжения код завершения; постепенно переходили исключительно на него и другие родственные коды, чтобы в ходе совместных операций (которые случались все чаще) или же в других случаях покрытия боевых языков, не происходило помех. В Корпусе служили люди из сотен стран на трех Землях, и не вежде был распространен оборот OVER или другие, уже чисто идеоматические. Зато христианская мифология была известна каждому.
