Наконец настал день свадьбы. Эбигейл выглядела просто потрясающе и в своем белом подвенечном наряде казалась неземным существом. Рядом с Эбигейл стоял элегантно одетый Майкл — он должен был вести сестру к алтарю. Кен был благодарен ему за то, что он пришел сегодня на бракосочетание сестры, несмотря на отсутствие других родственников со стороны невесты. Сьюзан, как утверждали злые языки, «скрылась от позора» за границей.
Когда Майкл подвел сестру к алтарю и вложил ее руку в руку жениха, Кен ощутил, что Эбигейл бьет нервная дрожь. Может быть, с надеждой подумал он, искоса поглядывая на невесту, эта дурацкая церемония закончится и наша жизнь вступит наконец в нормальную колею.
Эбигейл чувствовала, что вот-вот потеряет сознание и рухнет на пол посреди церкви. То, что сейчас происходило наяву, не снилось ей и в кошмарном сне. Все ее хитроумные планы рухнули. Случилось невозможное, немыслимое!
О Боже, помоги мне! — молила Эбигейл. Пошли потоп, землетрясение, внезапную смерть — все, что угодно! Только останови это безумие, Господи!
Она искоса взглянула на черноволосого красавца, стоящего рядом с ней, и совсем сникла.
— Вы готовы? — обратился священник к жениху и невесте.
Эбигейл хотела на всю церковь крикнуть «нет!», но силы покинули ее, и крик застрял в горле. От осознания, что она не владеет собой, ее охватила паника. Ей хотелось, пока не поздно, бежать отсюда куда глаза глядят, но разум приказывал остаться. Что толку, если я сбегу сейчас из церкви? — с отчаянием рассудила она. Моя жизнь безвозвратно погублена.
— Эбигейл, ты готова? Можно начинать церемонию? — шепотом спросил священник у стоящей с отсутствующим видом невесты.
Эбигейл чуть не расхохоталась в лицо этому ханже. Сразу же после того, как Кен обратился к нему с просьбой совершить церковный обряд бракосочетания, этот пастырь человеческих душ позвонил Эбигейл и начал убеждать ее не усугублять своего положения женщины, носящей под сердцем внебрачного ребенка, позорным замужеством. Эбигейл не сомневалась, что причиной его горячей заботы было вмешательство Сьюзан, наверняка пообещавшей приходу солидное пожертвование в случае, если удастся отговорить ее падчерицу от опрометчивого поступка.
Священник окинул собравшихся на торжественную церемонию строгим взглядом, и в церкви воцарилась гробовая тишина. Эбигейл судорожно сжала руку Кена, будто ища у него защиты в этот страшный для себя момент. Сила и уверенность, исходившие от него, всегда успокаивали Эбигейл. Сейчас решалась не только ее судьба, но и судьба ее ребенка. И, поскольку Сьюзан, как оказалось, вовсе не спешила выписывать своей падчерице чек на кругленькую сумму, той ничего не оставалось делать, как плыть по течению.
И Эбигейл кивнула священнику.
— Игл Кеннет, ты согласен взять в жены?..
Эбигейл обомлела. Игл? Первое имя Кена соответствует лучшим индейским традициям. Орел он, видите ли! О Боже, я выхожу замуж за человека, первое имя которого не имя, а какая-то кличка! А что, если это семейная традиция Уорренов? Что, если Кен захочет назвать нашего ребенка Росомахой или, к примеру, Острием Стрелы? Нет, я этого не допущу, поклялась Эбигейл, лихорадочно перебирая в памяти приемлемые имена, которыми можно было бы назвать ребенка. Она краем уха слышала, о чем говорит священник, и очнулась, лишь когда услышала фразу:
— Игл Кеннет и Эбигейл, я объявляю вас мужем и женой. Игл Кеннет, ты можешь поцеловать свою супругу.
Когда смысл слов, произнесенных священником, дошел до сознания Кена, его охватила паника. Слишком долго его снедало тайное желание овладеть этой женщиной. Долгими ночами он лежал в постели рядом с Эбигейл и, не в силах уснуть, мечтал о близости с ней. Кен боялся себя, своей непредсказуемой реакции на невинный поцелуй.
В церковь набилось столько народа, что казалось, будто половина Ричвилла присутствует на их бракосочетании, и все эти люди напряженно следили за Кеном, не веря своим глазам. Новоиспеченный муж отказывался поцеловать новобрачную!
Это был скандал. Но Кен ничего не мог поделать с собой.
— В горе и в радости, в болезни и в здравии, в богатстве и в бедности… — бубнил священник, не обращая внимания на шушуканье собравшихся, явно недовольных непонятным поведением Кена.
