Вопрос в следующем: чем занимаются настоящие лондонцы? Я знаю, чем занимаются не лондонцы. Они толпятся около Хард-рок-кафе или музея мадам Тюссо, ходят по магазинам на Оксфорд-стрит, болтаются вдоль Кингс-роуд или балдеют на ипподроме — все это мной уже испробовано, исключая ипподром, для которого я недостаточно современен.
Но настоящие лондонцы? Чего они не делают, как я выясняю во время похода за «Тайм-аут», так это не уделяют друг другу ни малейшего внимания. Все, мимо кого я прохожу по дороге к газетному киоску; совершенно игнорируют меня, когда я пытаюсь встретиться с ними взглядом, — даже величественная пожилая дама с двумя черными мопсами, которая и не подозревает, чего она лишилась, потому что я люблю мопсов, они были у нас дома, и я вполне мог бы проболтать с ней несколько минут о таких мелочах, как их хвосты, которые раскручиваются, если мопс чем-то недоволен, а это смог бы далеко не каждый, потому что люди считают мопсов уродливыми и тупыми. А затем она, возможно, пригласила бы меня в свой роскошный викторианский особняк выпить чаю, потому что я такой милый молодой человек, и попросила бы меня остаться с мопсами, когда она уедет на зиму в Cap d’Antibes, иначе это не получится у нее в этом году из-за ужасных законов о карантине и ухода экономки… Я как раз дохожу до того момента, как получаю извещение о том, что мопсы и я — единственные наследники огромного имущества леди X., когда слышу, как она обращается ко мне.
Я круто оборачиваюсь к ней с улыбкой на лице.
— Джок! — повторяет она снова мопсу, остановившемуся понюхать экскременты. Она бросает в мою сторону взгляд, говорящий, что я хуже этих экскрементов. Я иду дальше.
У газетного киоска я преувеличенно вежлив с женщиной-пакистанкой, стоящей за прилавком, у которой улыбаясь и самым приветливым голосом прошу «Кэмэл» и «о, вон ту зажигалку, если можно, да, спасибо», снова благодаря ее, расплачиваясь, и опять благодаря, принимая сдачу. Отчасти это чувство расовой вины. Отчасти, чтобы она сказала мне: «Кажется, я вас раньше не видела». А я бы ответил: «Я только что сюда переехал». И она бы сказала: «Рада познакомиться. Надеюсь на сотрудничество с вами — вам оставлять газету утром?» Но этого не происходит.
Я верчусь около двери, театрально и неуклюжекомично, что должно характеризовать меня как очаровательно-легкомысленную личность.
— Да, молоко, — говорю я, поворачиваясь на каблуках к витрине-холодильнику. — Молоко, — повторяю я, держа в руках коробку и разглядывая этикетку, как будто это некое редкое вино, а затем оглядываясь на нее с улыбкой, чтобы проверить, смотрит ли она разыгрываемый мною спектакль. На ее лице отражаются скука и безразличие, и мне становится интересно, существует ли такой вопрос, задав который можно вызвать ее сочувствие и желание принять участие в игре. «А полужирное — это то же самое, что полуснятое? А что значит „гомогенизированное"?» Но время упущено. Она занята тощим небритым мужчиной в плаще.
Она продолжает смотреть на него через мое плечо, когда я протягиваю ей молоко.
— Знаете, я только что переехал в этот район, — говорю я.
Женщина кивает недоуменно и протягивает мне сдачу. Человек в плаще смотрит на меня с омерзением, как будто я только что объявил, что трахаю щенков.
«Тайм-аут» рекомендует посмотреть фильм «Уит-нэйл и я». Его показывают в этом претендующем на тонкий вкус «Зеленом кинотеатре», где у кассира длинные всклокоченные волосы, очки и степень доктора философии, а вместо попкорна и искусственного апельсинового сока продают сушеные ломтики натуральных бананов, самодельные сигары и никарагуанский кофе «по честной цене». Большинство публики имеет тот внешний вид, который я хотел бы приобрести: немного постарше, более растрепанный, модный и утонченный. Они все знакомы друг с другом, выкрикивают приветствия своим друзьям в дальних рядах, хлопают друг друга по ладоням и расцеловываются в проходах — как будто я случайно попал в модный дневной воскресный клуб.
Я располагаюсь рядом с компанией, состоящей из молодого человека примерно одного со мной возраста и трех возмутительно красивых девушек. Ну, не совсем рядом, потому что, когда я приближаюсь к ним, темноглазая девушка, которая ближе ко мне, поднимает на меня взгляд, и я не выдерживаю. Я сажусь через два сиденья от нее, что, на мой взгляд, довольно смело. Их разговор состоит по большей части из понятных только им шуток и сплетен о людях, которых я не знаю. Когда же я понимаю их шутки или начинают показывать рекламу, которую они ругают или хвалят, или, пуще того, они вспоминают отличную либо дрянную рекламу фильмов прошлых лет, я глупо улыбаюсь и бросаю в их сторону взгляды, которые должны сказать: «Слушайте, я не просто странный тип, сидящий в кинозале через два места от вас. Я такой же человек, как вы, с такими же чувством юмора и взглядами, и я уверен, что мы отлично поладили бы, если бы познакомились, так давайте станем друзьями, а?» Я как бы забрасываю наживку для рыбы.
