Радостное волнение, однако, длится недолго. И уж точно проходит после того, как я обзваниваю всех своих лондонских друзей, сообщаю им свой новый номер телефона, и ни один из них не выражает ни малейших чувств по поводу того, что я стал одним из них, и тем более не говорит: «Слушай, нужно это отпраздновать! Я сейчас выезжаю…»
Распаковав свои немногочисленные вещи — единственная моя недвижимость, помимо одежды и нескольких кофейных чашек, это музыкальный центр hi-fi — и столкнувшись с типом чуть постарше меня, который живет в соседней квартире («Хай…» — говорю я. «Хай», — отвечает он мне, не обратив никакого внимания на «…» в конце моего приветствия), я хлопаюсь на матрас, разглядываю паутину и чувствую, как ко мне в душу медленно вползает разочарование.
— Я лондонец. Я лондонец. Я лондонец, — шепотом повторяю я себе. Но это только вызывает у меня смущение, как у какого-нибудь литературного персонажа, который только что переехал в Лондон.
Кроме того, будь я литературным персонажем, моя жизнь была бы гораздо интереснее. Происходили бы важные и символические события, долженствующие продемонстрировать огромное, жизненно важное значение переезда в великий город. Я бы знакомился с новыми людьми, заводил друзей, как Мэри-Энн в «Городских историях». Моя новая добрая и таинственная домохозяйка прикрепила бы к моей двери свеженькую сигарету с марихуаной.
Все, что оставила мне домохозяйка, это длинная и удручающая записка со словами типа «Вывоз мусора в СРЕДУ», или «НЕ пользоваться ванной после десяти вечера», или «Прошу СОХРАНИТЬ КВАРТИРУ В ТОМ СОСТОЯНИИ, В КОТОРОМ ОНА БЫЛА В МОМЕНТ ТВОЕГО ПЕРЕЕЗДА», или «Парикмахер Поль: сошлись на меня и можешь получить скидку». И на треть выпитую бутылку «Кампари». Что так удручает меня, что возникает соблазн выпить ее.
Хиповый матрас — это вампир жизненных сил. Он высасывает из меня все желания, кроме как полежать на нем, почитать, поонанировать или сделать что-либо еще, не требующее больших затрат сил. У меня закрываются глаза и возникают короткие периоды забытья — такие, в которые гибнут люди на шоссе, если не останавливаются вовремя на ближайшей заправке; наблюдаю за постепенным погружением в сон, все еще оставаясь в сознании; неохотно возвращаюсь к реальности, чувствуя, что погрузился опасно глубоко. Как поступают те, кто замерзает в снежном сугробе и слышит голоса сирен: «Спа-а-а-ть! Спа-а-а-ть!» Я часто размышлял: смог бы и я вот так бороться, бороться, бороться, пока не прибудут спасатели, а потом лежать на больничной койке с почерневшими обмороженными культями, обмотанными бинтами, и говорить корреспондентам: «Мне очень хотелось спать, но я знал, что этого нельзя делать, иначе мне конец»? Или я сказал бы себе: «Ну и черт с ним» — и благополучно уснул?
Естественно, я полагаю, желать оказаться в положении того, кто выжил. Но у меня возникают сомнения. Неужели я действительно хотел бы прожить оставшуюся жизнь с половиной пальцев на руках и на ногах? И вообще: хочу ли я на самом деле принадлежать к числу людей, которые устроены так, что могут выжить, оказавшись погребенными под снегом? Потому что эти люди не вполне свободны и подчиняются правилам. Они относятся к этакому сильному христианскому типу, находящему радость в борьбе и считающему жизнь божьим даром, а не вещью, с которой можно запросто расстаться. Такой человек не принимает наркотики, не курит сигареты и не напивается, потому что это плохо, и считает, что с соблазнами нужно бороться. Если же ты принадлежишь к тем, кто, услышав эти голоса сирен, заявляет: «Что? Вы хотите, чтобы я выбрал между а) жалкой дрожью с отваливанием конечностей и б) глубоким, блаженным, бесконечным сном? Да какие могут быть сомнения!» — и быстро сдается, то оказываешься очень приятным типом людей. В смысле, это очень круто и красиво — отдать всю жизнь за несколько лишних минут сна.
Что меня тревожит, так это опасение, что я принадлежу к строгому, пуританскому типу — к тем, кто выживает. На это указывает то, что, когда я играю в эту игру с почти-засыпанием, я никогда не засыпаю, потому что некий ханжеский внутренний голос напоминает: «Нельзя спать днем, потому что у тебя много дел, и враги могут подкрасться, и соперники опередят, и ты проснешься слабым и жалким». Как он это делает сейчас, например.
