А вот если я скажу, что девушку в этой истории звали Мариэлла Фрострап, вы возмутитесь. Вы подумаете: «Что это за придурок, который не пришел на свидание с Мариэллой?» И будете правы, потому что я и был придурком, я себе этого не простил и, наверно, никогда не прощу.
И глупость в том, что это не предполагалось как свидание. Мы с Мариэллой были просто друзьями. Я с ней встретился однажды в подпитии на какой-то вечеринке шоу-бизнеса после представления. Насколько я помню, она была вместе с Пэтси Кенсит. Мы поболтали, хорошо поладили, и, встретившись еще несколько раз, мы стали не то чтобы близкими друзьями, но явно больше, чем знакомыми.
Итак, через пару месяцев после нашей встречи я говорю Мариэлле: «Дорогая, нам с тобой обязательно нужно вместе пообедать» (очевидно, с легкой иронией), и она, посмотрев в свой календарь, видит, что все совершенно расписано, но во вторник через три недели она сможет со мной встретиться. Что я думаю о «Groucho», в час? Договорились.
И вот вечер накануне этой встречи, я дома у Симоны в Майда Вэйл, и мы чем-то заняты — чем может быть занята пара, живущая вместе два или три года? Готовим еду? Смотрим ТВ? Курим? Пьем?
— Какие у тебя планы на завтра? — спрашивает Симона.
— Ничего особенного, — говорю я небрежным тоном, прямо противоположным внезапно охватившей меня при этом вопросе панике. — У нас ведь что-то связанное с твоим Мальборо в Heaven?
Понимаете, Симона — модель. Не модная модель — такой удачи я лишен, — а рекламная модель: одна из тех миловидных девушек, которых стоят рядом с машинами на автошоу и показывают в улыбке зубы, или маршируют в ярких костюмах на Гран-при, или раздают бесплатные сигареты либо бесплатные рюмки водки на рекламных мероприятиях. Симона в этом преуспела. В результате нам много чего достается бесплатно, мы ходим на такие крутые вечеринки, куда меня могут не пригласить как журналиста, и мы часто проводим время с действительно знаменитыми людьми, общаясь с ними по имени. Что мне нравится.
— Я имела в виду — до этого, — говорит она.
— Да всякие мелочи, — говорю я, чувствуя растущее напряжение. — Какой-то дерьмовый ленч для прессы в Национальной галерее по поводу новых приобретений. Наверно, слышала о Лукасе Кранахе Старшем? Я — нет. Потом ленч с Мариэллой, потом нужно закончить это проклятое книжное обозрение, а я все еще не могу решить, нравится мне книга или нет, потому что…
— Мариэллой Фрострап?
— Угу. Да.
— Ты об этом молчал.
Я чувствую, как краснею, что совершенно несправедливо. Повторяй за мной: мне не за что чувствовать себя виноватым.
— Мы договаривались давным-давно. Наверно, я тогда тебе говорил.
Когда Симона злится, ее глаза темнеют. Как будто в нее вселяется дьявол. Это и происходит сейчас.
— Нет, — выпаливает она.
— Что — нет?
— Нет, ты никогда не говорил мне, что собираешься обедать с Мариэллой Фрострап. Такую вещь я бы запомнила.
— Ты так говоришь об этом, что можно подумать, будто мы забронировали отель, а не договорились пообедать.
— Кто знает.
— Черт подери, ты же сама встречалась с ней. Она не такая. Кроме того, у нее есть приятель.
— Уверена, что это ее никогда не останавливало.
— Как ты можешь быть такой злопамятной. Ты же говоришь об одном из моих друзей.
— Хорошо. Значит, ты на ее стороне против меня?
— Мне тебя просто жаль. Ты совершенно жалкая женщина.
Я наливаю себе еще, умышленно обходя Симону, и скручиваю сигарету. Скручиваю методично, с совершенно напускным спокойствием, обдумывая при этом способ совершенно сокрушить Симону. Идеальный способ — ничего не делать. Больше всего она ненавидит, когда я становлюсь холоден и молчу. Проблема в том, что мой мозг настолько помутился от ярости, что я вряд ли смогу выдержать.
— Вот что происходит, когда я говорю правду, в следующий раз я сначала подумаю, стоит ли, — говорю я.
— Ты и в этот раз не собирался говорить правду.
— Чушь какая. Ты спросила, и я тебе сказал.
— А если бы не спросила, ты никогда и не сказал бы.
— Интересно, а почему бы это? Конечно не потому, что ты со своей жалкой ненадежностью и паранойей обычный ленч со знакомой превратишь в настоящий любовный роман.
