— Дик? Что ты будешь?
Брат смотрит на меня в явном расстройстве. Он рассчитывал на любезное поведение Джулиана Трента.
— То же, что и ты, — говорит он.
— Отлично, — говорю я.
— Если, конечно, это не печенка, — добавляет он.
Кейт смеется:
— Вы очень похожи.
— Да, — говорю я, — мы могли бы сойти за братьев.
Кейт снова смеется.
— Мы всем так говорим, — произносит Дик на манер гомосексуалиста. Затем бледнеет. На него обращено внимание.
— Значит, ты считаешь, что вы могли бы сойти за парочку геев, так? — говорит Питер.
— Так и случалось, — говорю я. — Неоднократно.
— Например, в тот раз, в Эдинбурге, — говорит Дик. — На фестивале.
При упоминании Эдинбурга я замечаю короткую вспышку в глазах Джулиана.
— Да, кажется, — говорю я туманно.
— Ну как же, вспомни. В кафе с тем комиком, который часто выступает по радио, — говорит Дик.
— Саймоном Фэншоу.
— Надо же, в каком обществе ты вращаешься. Комики, выступающие на радио! — говорит Питер.
— Лучше не нужно, Дик — все, что мы ни скажем, будет воспринято в штыки.
— Если вы будете позволять себе гомофобные замечания, — говорит Питер.
— Где ты нашел у нас гомофобию?
— Да только что. Когда ты изображал гея, так стандартно жеманясь, — говорит Питер.
— Черт возьми! Джулиан, заступись за нас. Разве мы выказали гомофобию?
— Честно говоря, я не прислушивался, — говорит Джулиан.
— Я вас, собственно, не виню, — говорит Питер.
Попробую сделать вид, что не замечаю его. Может быть, поможет.
— Пожалуй, я закажу сосиску с пюре. Ты согласен, Дик? Думаю, что тебе понравится. Пюре очень нежное.
— Согласен, — говорит Дик.
— А тебе, Кейт, телячью печенку? — говорю я.
— Пожалуй, да. Ты можешь потом взять у меня, если захочешь.
— Спасибо. Если не возражаешь. Мне регулярно требуется доза телячьей печенки, а если делать ее дома, всегда получается не то.
— Не получается хрустящей корочки? — говорит она.
— Проблема в жарке на углях. Очень трудно хорошо пожарить что-нибудь на углях в домашних условиях.
— Только то, что не нужно жарить на углях, — говорит Дик.
Наш разговор вам не интересен? Какая жалость! Ничего, так лучше — будем вести легкий, банальный, предсказуемый разговор и, может быть, нам удастся целыми добраться до конца обеда.
Затем Джулиан заказывает вино, и я, по глупости, сообщаю, что только что потратил кучу денег на молодое бургундское 1990 года. Считается, что это один из лучших урожаев за многие годы, и я рассчитываю, что он сообщит что-нибудь интересное на эту тему — скажем, пробовал ли он его, не считает ли переоцененным и т. д.
— Это ты хорошо сделал, — все, что он произносит.
— Да, я надеюсь. Ящик Шамболь-Мусиньи и ящик — ну, пол-ящика, оно очень дорогое — Ришбура, и я не дождусь, когда смогу его попробовать, потому что говорят, что оно действительно хорошее.
Он не отвечает.
— Ты, наверно, уже не раз его пробовал, — говорю я.
— Это его личное дело, — язвительно говорит Питер.
— Не раз, — говорит Джулиан.
— Отлично. Тогда скажи, пожалуйста, я правильно сделал, что купил пол-ящика? Я не буду разочарован?
— Полагаю, что не будешь, — говорит Джулиан.
— Если хочешь, я могу дать тебе номер негоцианта.
— Спасибо, но я надеюсь обойтись без него, — говорит Джулиан.
Я продолжаю тараторить, больше для того, чтобы заполнить паузы, когда он не отвечает:
— Значит, ты не увлекаешься молодыми винами? Возможно, ты прав. Одному Богу известно, сколько они будут брать за Ришбур тысяча девятьсот девяностого года через десять лет. Вот я и подумал, что это шанс купить его, пока оно еще доступно по цене. Как ты считаешь?
Джулиан Трент надменно разглядывает меня.
— Я не думаю о таких вещах, — говорит он. — Я нахожу гораздо более удобным иметь достаточно денег, чтобы покупать вина самых лучших урожаев по тем ценам, которые угодно назначить моему поставщику вин.
Я открываю рот, чтобы возразить. Понимаю, что возразить нечего. Эта тема разговора умерла. Потом я спрашиваю себя, действительно ли только что произнесенное Джулианом было таким надменным или мне это показалось. И понимаю, что не показалось. Это не тот вежливый, скромный, обаятельный человек, которого вы привыкли видеть у Вогана или Джонатана Росса.
