Например, один из пациентов воспринимал меня, своего аналитика, который приглашал его в кабинет из приемной, как женственную, чересчур чувствительную и слишком старающуюся быть эмпатичной и милой с ним. Как только он оказывался на кушетке, он чувствовал, что я изменилась. Я становилась мужчиной, возвышенным, отстраненным и снисходительным, и он немедленно проецировал себя в эту фигуру, становясь в точности как она.
Один пациент, которого я анализировала много лет назад, принес мне свои расколотые образы в сновидении.
Он был в чужой стране. Отдельно один от другого стояли два дома, и при каждом был теннисный корт. Он знал, что внутри одного дома находится женщина в корсете и чулках, которой хочется секса, хотя не видел ее; поверхность теннисного корта этого дома была тронута трещинами. Поверхность теннисного корта другого дома была цела. Там двое мужчин лицом к лицу играли в теннис без сетки.
Этот пациент расщепил раннюю эдипальную пару и поддерживал раздельные отношения с каждым из ее участников. Его сновидение является иллюстрацией того, какое глубокое влияние это оказало и на его сексуальную жизнь, и на объектные отношения. Для него мать была явно слегка тронутой и соблазняющей женщиной, которая хочет от него секса, и это составляло одну половину его доминирующего восприятия меня в переносе в течение долгого времени. В начале анализа он сам был сильно эротизирован, чувствуя, что он почти полностью идентифицируется с безумной, сексуально неразборчивой женской фигурой — неразборчивый секс с неразборчивыми женщинами был одной из его проблем. В подростковом возрасте этот пациент чувствовал, что он находится в женском теле с грудями — транссексуальное ощущение, настолько близкое к бреду, что он не мог раздеться в школьной раздевалке или плавать без жилета, скрывавшего его грудную клетку. Соблазняющая женщина в его сновидении была и им самим внутри своей матери. Тем временем мужские фигуры в его сне играют лицом к лицу, соревнуясь и наблюдая друг за другом, не имея никакой возможности узнать, каков же счет (что происходит) на самом деле. Это была другая половина его переноса, которая соответствовала той области его жизни, его карьере, которая на поверхности представлялась целостной, хотя он чувствовал колоссальную зависть и соперничество со мной (как и с теми, с кем он вел дела) и считал, что и я такая же с ним и что оба мы плутуем, чтобы выиграть. Часто в подобных случаях аналитику достается роль наблюдателя, в то время как пациент раз за разом сексуально отыгрывает с неподходящими партнерами в мучительных треугольниках, в комбинации, где обладание одним исключает и делает враждебным другого.
Леон раскалывал комбинированного родителя довольно похоже на то, как этот пациент расщеплял меня между приемной и кабинетом. Как мы смогли увидеть позднее в анализе, в качестве матери меня нужно было «оттянуть» от отца, «притянуть» теснее к нему и сделать так, чтобы я, задавая вопросы, упрашивала его сказать что-нибудь, не только когда он тревожился и нуждался во мне, но и когда он был враждебен и предпочитал не вступать со мной ни в какие в отношения. В такие моменты он ощущал, что я больше не мать, а маленькая девочка, слишком мягкая, которая не противостоит его враждебности, а смягчает ее, как подушка, унижениями и упрашиваниями, которые превращаются в ужасающее мазохистическое всасывание его в себя. Подушка по другую его сторону была карикатурой на его отца, тупо идеализирующего все практичное и обыкновенное, жестоко отстраненного от смысла и от своего брака и желающего вместо этого сблизиться и составить пару с Леоном.
Что касается раннего эдипова комплекса, наступающего после ущербного раннего развития, есть два аспекта, которые вынуждают пациента раскалывать и убирать из виду комбинированных эдипальных родителей. Первый из них — это стимуляция от такой примитивной первичной сцены. Леон, например, чувствовал, что его крутит и дергает напор чувств, который ограниченные возможности его Эго выдержать не могли. Второй аспект исходит из того фундаментального факта, что из первичной сцены пациент исключен. На этой ранней стадии, особенно при чрезмерном использовании проективной идентификации, чтобы компенсировать нарушенные объектные отношения, исключенность переживается как выброшенность из объекта. Пациент не только чувствует невозможную стимуляцию, но также находится вовне и один, — это два аспекта, которые я надеюсь проиллюстрировать кратким экскурсом в материал мистера А.
