Кто-то, возможно, сам Сората, сказал, что последняя история, рассказанная в ходе этой странной игры, к утру может сбыться. Но ведь паучиха мертва, Генри лично от нее избавился, как бы ни было мерзко это вспоминать. И стоит ли верить глупым суевериям чужой земли?
Генри вспомнил сямисэн, чьи струны шевелились сами по себе, вспомнил черную махину с восемью мохнатыми лапами и Сорату, прикованного к сырой кирпичной стене твердой как проволока паутиной. И решил, что все же стоит.
То ли тяжелые тревожные мысли, то ли раскаты грома и блеск зарниц за окном и скрежет веток ненавистной магнолии по стеклу так и не дали Генри заснуть. На него это было не похоже, еда и сон – две вещи, жертвовать которыми он не привык, однако факт оставался фактом. Часы мерно отсчитывали минуты, безжалостно сокращая время до подъема. Дождь пошел недавно, в начале четвертого, и не смолкал уже час. Мужчина ворочался с боку на бок, но не мог найти удобное положение. Смяв простыни, взмокшие от пота, он скинул одеяло и со вздохом поднялся. Он любил шум дождя, под него было особенно приятно засыпать, но почему-то не сегодня. Досадно. Генри достал из шкафа полотенце и отправился в сторону душевых – освежиться и заодно привести в порядок мысли.
Коридоры были пусты и безжизненны, Генри почувствовал легкое беспокойство, прислушиваясь к эху собственных шагов в тишине. Теплая вода немного успокоила измотанное недосыпом тело, мужчина слегка промокнул влагу полотенцем и натянул одежду. С сырой челки капала вода, волосы противно липли ко лбу, но, кажется, усталость отступила. Можно было еще раз попытаться заснуть. Генри вышел из душевой, прошел с десяток метров и, не доходя по комнаты № 3, услышал доносящиеся оттуда звуки. В первую секунду щеки коменданта покрылись румянцем, и он решил, будто доктор Сакураи все-таки добралась до Кимуры и вовсе не для того, чтобы отчитать за ребячество, однако очень быстро Генри понял свою ошибку. С Кимурой что-то происходило, что-то нехорошее. Макалистер не стал размышлять, предпочитая сразу перейти к действиям, чтобы не дать себе времени передумать. Он постучал в дверь, но та от первого же удара легко распахнулась.
– Сората? – позвал Генри тихо, входя внутрь. Здесь шум дождя и ветра был слышен особенно сильно, из-за открытого окна. Преступная забывчивость – оставить все нараспашку. Макалистер закрыл створку, стало гораздо тише и теплее. Кимура лежал в постели, раскинув руки, и громко, болезненно стонал. Приоткрытые губы пересохли и растрескались, влажные волосы разметались по подушке черными змеями. Парень изредка вздрагивал, стискивая кулаки и снова разжимая, а зрачки под прикрытыми веками бешено вращались, будто стремились уследить за чьими-то молниеносными движениями.
Генри наклонился к нему, протягивая руку:
– Сората, – позвал он еще раз. – Проснись.
Кимура внезапно распахнул глаза и с резким вскриком вцепился в его руку. Генри от неожиданности отшатнулся и едва не упал. Сората бездумным взглядом, еще находясь во власти сна, обвел комнату и остановился на мужчине, точно пытаясь припомнить, кто он. А, узнав, с облегчением выдохнул:
– Это ты. Всего лишь ты…
– А ты кого, интересно, ожидал увидеть? Привидение? – Генри не нашел ничего лучшего, как попытаться отшутиться. Реакция Сораты напугала его, как и все, происходящее этой ненастной ночью. Кимура медленно, точно через силу, разжал пальцы, и Генри поспешно отдернул руку.
– Я бы предпочел сейчас никого не видеть. – Парень потер глаза, хлопнул себя по щекам, прогоняя сонливость, и сел. – Как неловко… Что ты тут делаешь и… и как давно?
Этого вопроса, вполне, к слову, закономерного, Генри боялся больше всего, потому что не знал, как на него ответить. По-любому выходила какая-то ерунда.
– Мимо проходил, – наконец, выдавил он, отворачиваясь и зажигая торшер на прикроватной тумбе. – Услышал, как ты стонешь. Приснился кошмар?
Кимура поморщился, закрываясь от яркого света:
– Просто не очень приятный сон. Ничего особенного. – Он смущенно отвернулся, теребя пальцами край одеяла. – Спасибо за беспокойство.
Конечно, это было неправдой. Генри достаточно наблюдал за японцем, чтобы заметить, когда тот нервничает – начинает бездумно теребить волосы или вот так, как сейчас, искать, чем бы занять руки. Макалистер хмыкнул:
